Малахитовый лес - Никита Олегович Горшкалев

Ознакомительный фрагмент

на две половинки. У тигров оранжевые полоски были из янтаря, чёрные – из обсидиана, а белые – из алмазной пыльцы. А ключ – ключ вырезан из простого дерева осины.

Алатар закрыл глаза, вытащил из пальца коготь и провёл им между створами. У бенгардийца шевелились губы – он что-то бормотал, но никто не разобрал ни слова: глина в ушах заглушала все звуки. Астре на секунду даже померещилось, что тигры на воротах пришли в движение, и ворота медленно сами чудесным образом отворились.

Искатели вошли через ворота, и королевский дворец предстал во всей своей красе: на каждом базальтовом столбе чистым серебром отливала бенгардийская вязь – древний язык тигров. Вьюнковым узором, она мелкой кучной прописью вилась на базальте. На фасаде дворца высоко над землёй вырастали два смотрящих вниз, как верхние клыки, «охотничьих рога» из обсидиана в оправе из золота, и тоже с узорами бенгардийской вязи, но не серебряными, а золотыми. «Рога» – такие огромные, что в них без тесноты вместилась бы пятёрка искателей и смогла бы жить в эдаком домике, не тая друг на друга обиды.

Когда-то на «охотничьих рогах» распускались висячие сады, но после бенгардийской бойни некому было ухаживать за прекрасными садами, и они погибли вместе с тиграми. И теперь качались лишь увядшие закостенелые лианы, уныло поскрипывая на ветру.

А с заднего фасада дворца чесали бивнями небесный свод другие «охотничьи рога»; и «бивни» образовывали с «клыками» сложный музыкальный механизм: когда ветер задувал в «клыки», он проходил через прошивающий дворец насквозь под небольшим углом щелевидный запутанный лабиринт, а вылетал уже из «бивней», угрюмо и чревно гудя. А ещё когда-то по «бивням» из фонтана в тронном зале в обрыв сбегала вода.

«О, Бенгардия, бедная моя Бенгардия! Но в красоте бесценна ты…»

Алатар часто от волнения облизывал чёрные губы, тихо вздыхал, собирая на лбу глубокие складки. Он не страшился бенгардийских привидений, вовсе нет, но призрак самой Бенгардии – вот что наводило на него ужас: обугленные остовы хижин и замученная до смерти пустота. Было время, между хижинами резвились тигрята, путаясь под лапами у Алатара, когда он возвращался в свойственной ему печальной задумчивости со своего любимого занятия – сбора лекарственных трав у горы Арарар. Когда-то и он также беззаботно играл с друзьями-приятелями в салочки, а старые тигрицы, высунувшись из окон, с добротой смотрели на их шалости. Возвращаясь с гор, Алатар кланялся старшим, устало плетущимся с тяжёлых, но приятных работ на полях, ловил на себе многозначительные улыбки тигриц, но искал среди них всегда одну-единственную улыбку – своей возлюбленной. Вспомнив о ней, Алатар стиснул веки: не стоило сейчас ворошить прошлое, когда на сердце и без того нелегко.

Ещё и солнце над головой скалило зубы в золотых коронках, светило так вечно-ясно. А ведь под таким летним солнцем любили греть спины старики… «Я всё равно, всё равно возвращаюсь к воспоминаниям о прошлой жизни, даже выжженная земля дышит ими!.. Солнце, о солнце, что же ты светишь так вечно-ясно, будто в назидание мне, будто упрекая меня в чём-то? Или предупреждаешь о чём? Довольно с тебя, солнце: я переполнен тобой, как сосуд, во мне слишком много тебя… Я начинаю острее, словно после болезни, чувствовать жизнь, я пресыщаюсь ею, я на пиру у самого бытия, и оттого мне становится тяжко, муторно и к горлу подкатывает эта тошнота… Мне было бы куда спокойнее на душе, если бы сегодня небеса заволокло тучами и шёл дождь: сидело бы ты, солнце, за тучей и не рыпалось! Но вместо этого ты мучаешь меня, душу мою… Но я заслужил. Маленькое мне наказание. И предвижу, когда-нибудь из маленького оно перерастёт в нечто большее».

Под лапами у Алатара, вминаясь в окрашенный чёрным от копоти и сажи песок, хрустели давно истлевшие головешки. Алатар с вытачивающей слезу тоской опустил глаза на почерневшие лапы. Лишь только одна мысль прогоняла тоску: он был не один, с ним рядом шли живые существа, такие разные, такие сложные, но – живые. Идут за ним, полностью доверив ему свои жизни, с завязанными глазами, медленно, как ходят слепые.

А раньше песок, белый-белый, как шёрстка у одной тигрицы-альбиноски, нежил глаз… Ту бенгардийку, кажется, звали Арджуна. Все тигры в Бенгардии влюблялись в неё с первого взгляда. Все, кроме Алатара. Потому что сердце Алатара принадлежало другой.

«Нет, я же дал себе зарок не вспоминать о ней на этих землях… Что вообще такое воспоминания? Не они ли – вечно не затягивающаяся рана на душе, что мы, причиняя себе сладкую боль, время от времени бередим? Но зачем, почему? Чтобы понять, что мы ещё живы? У альбиноски шкура была словно соткана из жемчуга. Но из всего её образа мне отчего-то запомнились её тронутые печалью глаза, укрытые густыми, как у этой кинокефалки Агнии, ресницами».

Алатару даже почудилось на мгновение, что он видит унылый свет глаз тигрицы между сгоревшими рёбрами хижин – два огонька, две не потухшие с той бойни искры, смотрели ему прямо в душу. Тигр невольно вздрогнул, мотнул головой, и искры пропали.

– Эй, гляди-ка, идёт кто-то!

– Да это же наш брат, бенгардиец!

Алатар ещё издалека заметил, как вокруг высохшего фонтана в середине городской площади, выложенной мозаикой из сияющего на солнце камня, плескался, дрожа, воздух. Призраки не пугали Алатара, а – известно только ему почему – сердили.

– Вы меня с кем-то спутали, я не бенгардиец, – выкрикнул тигр, подходя ближе.

– Что ты тогда делаешь на священных землях Бенгардии? Чужакам тут не рады!

– Головы он нам морочит: приглядись к нему – он же вылитый тигр! А кто у него на спине?

– И что вы мне сделаете? Закидаете меня мусором, в который вы разоделись? – усмехнулся Алатар.

У одного из тигров-призраков, который почему-то ходил на задних лапах, на голове красовалась шляпа, сделанная из красной черепицы, а тело покрывала небрежно сколоченная из досок квадратная одежда с торчащей железной трубой и прилаженным разбитым окном; и когда призрак двигался, одежда двигалась вместе с ним, поскрипывая ржавыми петлями и дребезжа стеклом. Другой призрак – почти в два раза больше Алатара, но только в ширину, сидел, как рак-отшельник, в маленькой, по сравнению с ним самим, морской раковине, высунувшись из неё по пояс. Тигр-призрак прятался за тенью от своего друга. Третье привидение, по-видимому, притаилось в зелёной бутылке: с ним иногда перекидывался словами первый тигр-призрак.

– А может, и закидаем! – сказал призрак в шляпе. – Тебе известно, кто мы такие? Мы – бенгардийские привидения, самые ужасающие создания