Макс Ридли Кроу - Сага о героях. В поисках Пророка. Том I

Ознакомительный фрагмент

– Ты вернешься в городскую стражу? – спросил я его.

Отец покачал головой:

– Я для этого слишком стар. Назначу кого-нибудь. Только не Ивара, сам понимаешь.

Я усмехнулся, и на губах моего отца тоже появилось бледное подобие улыбки. У меня сердце сжалось от невероятной тоски, и я, наплевав на привычную в нашем общении сдержанность, сказал:

– Ты только дождись меня, папа.

Он повернул ко мне голову и впервые с того момента, как мы вдвоем покинули Церковь, посмотрел мне в глаза.

– И когда ты успел повзрослеть? – задумчиво спросил он.

А на самом деле это означало: «Не волнуйся за меня, сын, твой старик еще повоюет».

Наша карета остановилась у неприметного здания королевской канцелярии. Однажды мне уже приходилось здесь бывать, когда я получил должность капитана стражи. В тот день мне казалось, что это здание выглядит невероятно торжественно, а сегодня я увидел сходство канцелярии со склепом: серые стены снаружи, серые стены внутри, и тихие, почти незаметные люди-тени. Вслед за отцом я поднялся по лестнице на второй этаж и вошел в одну из множества безликих дверей. За столом сидел маленький человечек с длинным носом и розовыми веками. Я сперва подумал, что это тот же писарь, что был сегодня в Церкви, но спустя миг понял, что ошибся.

– Мы вас ожидаем уже полчаса, – скрипучим голосом сообщил он при нашем появлении и ткнул длинным носом в сторону песочных часов у себя на столе. – Вы полагаете, у канцелярии нет более важных дел?

Отношение писарей к посетителям напрямую зависело от того, по какому вопросу те пожаловали. Когда я пришел получать должность, работник канцелярии стелился передо мной как сармантийский попрошайка, заискивающе смотрел в глаза и обращался не иначе как «достопочтенный господин».

Он, не глядя на нас, позвонил в колокольчик и принялся заполнять бумаги. В дверь зашел низенький лысый человек, похожий на крота. В прошлый раз я тоже его видел, это хранитель канцелярской печати.

– Господин Рональд Мадок, – обратился писарь к моему отцу, не поднимая головы, – подтверждаете ли вы, что в здравом уме, добровольно и без принуждения, не руководствуясь получением скрытой выгоды, и без желания нанести какой-либо вред государству или Церкви лишаете своего сына родового имени, тем самым избавляя его от любых прав на наследство и привилегий?

Отец шумно вздохнул. Мне на миг показалось, что он может ответить слишком резко, как это было в его характере. Но Рональд Мадок распрямил плечи, как человек, готовый с честью встретить пугающую неизбежность:

– Да, я подтверждаю.

Писарь что-то записал и, макнув перо в чернильницу, сказал:

– Эйрон Мадок, с момента подписания сего документа вы не будете иметь права претендовать на отношение к роду Мадоков. Вы будете вписаны под новым именем, и любое использование вами фамилии Мадока будет расценено, как попытка выдать себя за того, кем вы не являетесь. За это полагается наказание в виде лишения свободы на срок до двух месяцев либо работа в шахте в течение недели, либо денежная компенсация, назначенная в судебном порядке.

Я поставил свою подпись рядом с расплывчатой росписью отца. Документ скрепила печать. Мы спустились по лестнице, вышли на улицу и остановились у входа. Только что для целого государства мы стали чужими людьми. Казалось бы, это всего лишь чернильные символы на бумаге, не имеющие никакой силы. Но мне почему-то казалось, что оболочка, защищающая меня от целого мира с момента рождения, лопнула.

– Прощай, сын, – сказал Рональд и крепко обнял меня.

Я не помню, когда он вообще проявлял подобные чувства, а потому даже растерялся. Я похлопал его по спине и сказал:

– Береги себя, папа.

Не глядя на меня, он развернулся и сел в карету. А я, постояв немного на месте, побрел в сторону Дворцовой Площади. Каждому из нас сейчас нужно было побыть одному, и лишнее время, проведенное вместе, только сделает прощание еще тяжелее.

Я шел по улице святого Антония, названной так в честь близкого друга Пророка Лазериана, который сопровождал того во всех странствиях. Мимо в суете пробегали горожане, занятые своими делами, но мне почему-то казалось, что каждый из них незаметно косится в мою сторону. Конечно, они еще не могли знать, что отныне я больше не сын героя Эйнерина, не капитан стражи. Я никто.

– Эй, красавчик!

Повернув голову, я заметил прогуливающихся с полными корзинами цветов двух мастериц с улицы Семи Песен. Одна из них помахала мне рукой:

– Когда юный капитан проведает своих верных девочек? Мы хотим присягнуть на верность господину Эйрону Мадоку!

С этими словами она провела рукой по округлой груди, выпятив пышные губки. Я отвернулся и прибавил шагу.

– Слушайте! Слушайте!!! – надрывался глашатай, – нынче после вечерней службы все жители Эйнерина соберутся на Дворцовой площади, дабы услышать слово Его Превосходительства епископа Конседина! Слушайте! Слушайте!

Интересно, о чем епископ собирается говорить? Возможно, о войне? Или о предстоящем походе? Не представляю. Впрочем, вряд ли у меня будет время послушать.

На этот раз инквизиторы пропустили меня в Церковь, не задавая никаких вопросов. Память у ребят была отличная. Стоило очутиться в зале, как поблизости снова возник тот же мальчик-ученик. Он проводил меня на задний двор. Здесь расположилась широкая площадка, поделенная на секторы для верховой езды, для фехтования и для стрельбы из лука и арбалета. Значит, вот где инквизиторы оттачивали свое мастерство! Вот уж не думал, что смогу побывать здесь. Мое внимание привлекли двое шраванцев, демонстрирующих свое мастерство фехтования. Их предводитель по имени Лис стоял рядом с ними, следя за каждым движением и отдавая какие-то команды. Я знал, что шраванцы предпочитают более легкое оружие, нежели наши воины, что и неудивительно: в краях жарких песков никто не пользуется тяжелыми доспехами. Там имеет значение лишь быстрота и ловкость владения оружием, тогда как в наших широтах нанести вред врагу возможно, только пробив его металлическую защиту.