Маленькое одолжение. Продажная шкура - Джим Батчер

– Что дальше? – спросила она меня через крышу рубки.

– Правь по компасу рядом со штурвалом. На один-два градуса южнее востока, и окликни меня, как только увидишь остров.

– Есть окликнуть!

Уилл, сощурившись, покосился на Молли, потом на меня:

– «Есть»? «Окликнуть»?

Я презрительно тряхнул головой:

– Сухопутные крысы. Пойду ухо придавлю, или как там это называется. Черт знает сколько не спал.

– Ступай, Гарри, – сказала Джорджия. – Мы тебя разбудим, если что.

Я кивнул, спустился в каюту, повалился на свободную койку и сразу же вырубился.

Спустя две секунды кто-то тряхнул меня за плечо.

– Убирайтесь, – пробормотал я.

– Извини, Гарри, – произнес Уилл. – Мы на месте.

Я произнес несколько необдуманных грубостей, потом немного включился в реальность и открыл глаза, что, как известно, в процессе просыпания является самым сложным делом. Потом сел, и Уилл, покосившись на лежавшего в отключке Моргана, поднялся из каюты обратно на палубу. Я посидел немного, ощущая во рту такой вкус, словно в него вылили пару ложек политуры. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы опознать звук, которого прежде не было.

Дождь.

Стук дождевых капель по настилу палубы и крыше рубки.

Я выбрался на палубу, не опасаясь, что дождь испортит мой кожаный плащ. Одним из положительных последствий до боли сложного и утомительного ритуала, с помощью которого я заговаривал свой плащ, стало то, что он у меня теперь не только пуленепробиваемый, но и непромокаемый, да и не пачкается почти. И при этом ткань остается дышащей. Посмотрел бы я, как Берман или Уилсон добились бы такого результата.

Клянусь задницей, технологии у меня чертовски продвинутые.

Я вскарабкался на мостик, поглядывая при этом вверх. Низкие серые тучи обложили весь небосклон, и дождь шел не проливной, но ровный, какие случаются надолго. Чикагским летом таких почти не бывает – обычно они налетают с грозами и уносятся дальше. Жара была невыносимой по-прежнему, воздух, казалось, сгустился до такой степени, что в нем можно было плавать.

Я отобрал у Молли штурвал, сориентировался по компасу и по острову, до которого оставалось несколько минут хода, и громко зевнул.

– Не очень-то здесь приятно.

– Что, дождь? – спросила Молли, возвращая мне пентаграмму.

Я нацепил ее на шею и кивнул:

– Я собирался подождать с высадкой почти до темноты.

– Зачем?

– В основном затем, что только что вызвал Совет Старейшин на драку. Здесь, на закате.

Молли поперхнулась жевательной резинкой.

Я не обратил на нее внимания.

– Я не хочу облегчать им задачу. Да, и еще я договорился со Страшилой обменять Томаса на Моргана. Правда, пока ему еще не сообщили, где это должно произойти. Иначе, боюсь, он смошенничал бы и заявился сюда до срока. Он производит впечатление ненадежного типа.

Молли не заметила камешка в свой огород, а может, ей хватило ума не показать вида.

– Вы сменяете Моргана на Томаса?

– Нет. Я просто хочу выманить Страшилу сюда, и чтобы Томас был при нем целый и невредимый – тогда Белая Коллегия сможет его отбить.

Молли потрясенно уставилась на меня.

– И Белая Коллегия тоже?

Я самодовольно кивнул:

– В конце концов, они тоже в этом заинтересованы.

– Эм… – пробормотала она. – А почему вы думаете, что Совет Старейшин откликнется на ваш вызов?

– Потому что я сказал им, что представлю информатора, который даст показания о том, кто же на самом деле убил Лафортье.

– У вас есть кто-то такой?

Я улыбнулся ей:

– Нет.

Несколько секунд она задумчиво смотрела на меня.

– Но убийца этого не знает, – произнесла она наконец.

Улыбка моя сделалась шире.

– Конечно нет, мисс Карпентер. Он не знает. Я сделал так, что о моем вызове Совету Старейшин известно почти всем в Эдинбурге. Если существует хоть малейший шанс, что такой информатор у меня имеется, у убийцы нет иного выбора, кроме как показаться здесь. Что, кстати, станет еще и серьезным доказательством существования Черного Совета.

Она сдвинула золотые брови:

– А что, если шанса на существование такого информатора нет?

– Детка, – фыркнул я. – Шайки подобных типов – тех, кто калечит и убивает, строит козни и предает, – они делают то, что делают, потому что любят власть. А когда люди, которые любят власть, собраны вместе, они все до единого протягивают одной рукой дары, а в другой прячут за спиной кинжал. Они воспринимают незащищенную спину как приглашение воткнуть этот кинжал в нее, да поглубже. Шансы на то, что в этой группе не найдется ни одного, кто