Сладкий уголок в другом мире - Аурелия Шедоу

купил целую улицу… — её голос дрогнул, как желе из клюквы. — Как… как тот бродячий пекарь, что обменял корову на мешок бобов?

— Нет, — Эдриан взял её руки, испачканные в тесте, и прижал к своей груди, где под рубахой лежал маленький мешочек с дрожжами — его талисман с первой их встречи. — Я купил будущее. Где в каждом окне будет светиться очаг, а воздух пропитается запахом надежды.

Их разговор прервал скрип колёс. Королевская карета, украшенная гирляндами из сушёных яблок — дань новой моде, введённой Алисой, — остановилась у входа. Алиана вошла, неся ларец из морёного дуба, окованный железными полосами с вытравленными колосьями пшеницы.

— Мой свадебный дар, — сказала она, открывая крышку со скрипом, напоминающим скрежет жерновов. Внутри, на ткани, вышитой серебряными нитями в виде пчелиных сот, лежал обгоревший лист пергамента. Чернила выцвели, но слова, написанные дрожащей рукой, всё ещё читались: «Торт "Сердце Феникса". Возрождается из пепла, как любовь после слёз…»

— Ваше Величество, я не могу… — Алиса отшатнулась, будто перед ней был раскалённый утюг для вафель.

— Можешь, — королева закрыла её ладонь своими руками, на которых браслеты из плетёного теста сменились золотыми. — Моя прабабка пекла его, когда восстание оставило город без хлеба. Она смешала пепел спасённых писем, слёзы дочерей и последние зёрна пшеницы. — Её взгляд упал на Эдриана, стоящего в тени. — Этот рецепт требует не мастерства, а… смелости любить, даже когда мир горит.

Когда карета скрылась, Алиса прижала пожелтевший лист к груди, чувствуя, как сквозь века к ней тянутся нити — из дрожжевой закваски, слёз и праха.

— Так алмаз тебе всё же не нужен? — Эдриан поднял кольцо, играя бликами на потолке, где висели пучки сушёной мяты.

Она схватила скалку, но вместо того, чтобы замахнуться, нежно коснулась ею его щеки:

— Знаешь, что будет идеальным кольцом? — Её глаза блеснули озорно, как в день, когда она впервые обожгла его «слишком аристократичный» кекс. — Ободок от формы для торта. Чтобы напоминать: наша любовь должна всегда подниматься, как хорошее тесто.

Они смеялись, пока за окном сумерки замешивали тесто ночи, а на улице Пряничной в пустых окнах старых домов уже мерещились огни — неяркие, тёплые, как первые искры в новой печи. Эдриан вдруг достал из кармана ржавый ключ, висевший у него на шее с того дня, как они нашли «Сладкий уголок».

— Для академии, — он положил ключ на карту поверх нарисованного кренделя. — Пусть он отопрёт не только двери, но и…

— …сердца, — закончила Алиса, обнимая его. И в этот момент даже алмаз, брошенный в чашу с мукой, казался просто зерном сахара — мелким, ненужным, потерявшимся в настоящем богатстве.

Глава 24. «Ночь перед вечностью»

Крыша «Сладкого уголка» была усыпана крошками звёзд, а в воздухе витал запах свежеиспечённого миндального печенья, смешанный с дымком от далёких костров. Алиса и Эдриан сидели на старом шерстяном одеяле, украденном из королевской кареты ещё в дни их первых авантюр. Между ними лежало карамельное яблоко, его золотистая глазурь треснула, словно карта их жизни — непредсказуемая, но сладкая.

— Держи. — Алиса отломила кусочек, протягивая Эдриану. Карамель тянулась между её пальцами, как паутина воспоминаний. — Последнее из моей «запретной» партии. Королева грозилась конфисковать весь сахар, если я снова пережгу сироп.

Он поймал липкий кусок, смеясь:

— Зато теперь мы знаем, что её величество боится только двух вещей — революции и твоего карамельного нрава.

Они ели молча, наблюдая, как внизу, под крышей, танцуют тени от фонарей. Город затих, будто затаив дыхание перед их свадьбой. Даже ветер не решался сорвать с вишнёвых деревьев последние лепестки, застрявшие в ветвях после весеннего дождя.

— Эдриан… — Алиса внезапно повернулась к нему, её глаза отражали Млечный Путь, словно две миниатюрные вселенные. — Ты когда-нибудь боишься, что я… сгорю?

Он замер. В её голосе прозвучало эхо той ночи, когда она, спасала ребенка от пожара.

— Каждый день, — признался он, счищая ногтем карамель с её запястья. — Когда ты экспериментируешь с перцем в кексах. Когда забираешься на мельницу, чтобы «поймать ветер для воздушного бисквита». Даже когда спишь… — Его пальцы коснулись её волос, запутавшихся в заколке в форме скалки. — Ты светишься, как уголёк в печи. И да, иногда кажется, что ты вот-вот вспыхнешь.

Она хотела отшутиться, но он притянул её к себе, обняв так, что между ними не осталось места даже для страха. Его губы коснулись виска, где прятался шрам от летящей искры.

— Но я-то знаю секрет, — прошептал он, и в его голосе зазвучала та самая уверенность, с которой он когда-то убедил её дать имя бездомному коту-сладкоежке. — Ты горишь не от огня, а от жизни. И если понадобится… — Он достал из кармана крошечный огнетушитель, позолоченный и украшенный гравировкой в виде кренделя. — Я стану твоим вечным огнетушителем. Сладким, как эта карамель, и надёжным, как наша печь.

Алиса рассмеялась, и смех её звенел, как разбитая фарфоровая чашка, которую они хранили «на счастье».

— Ты носишь это в кармане? Даже на королевских приёмах?

— Особенно на приёмах. — Он щёлкнул рычажком, и устройство брызнуло облачком сладкой пудры. — Видишь? Даже тушить будем со вкусом.

Они повалились на одеяло, смотря, как порошок оседает на яблочной кожуре, превращая её в зимний пейзаж. Где-то вдали завыла собака, и Эдриан вдруг серьёзно произнёс:

— Знаешь, почему феникс возрождается из пепла?

— Потому что иначе скучно? — она ухмыльнулась.

— Нет. Потому что он знает — даже после огня останется тот, кто соберёт его перья.

Алиса прижалась к его плечу, слушая, как под ними, в печи, потрескивают последние угли. Завтра они станут мужем и женой. Послезавтра откроют академию. А через год, может, услышат первый крик малыша, чьи руки с первых дней будут пахнуть ванилью.

— Эдриан?

— М-м?

— Спасибо. За то, что не даёшь мне превратиться в… в идеальную королевскую кондитершу.

— Это ты не даёшь мне стать скучным графом с карманами, полными налоговых деклараций.

Они доели яблоко, оставив лишь семечко, которое Алиса завернула в платок. «Посадим у академии», — прошептала она. И когда первые лучи солнца коснулись крыши, они всё ещё сидели там, сплетённые воедино, как две нити в тесте штруделя — хрупкие по отдельности, но неразрывные вместе.

Глава 25. «Свадьба с вишнёвой начинкой»

Часовня Святой Евлалии, обычно строгая и аскетичная, в этот день напоминала гигантский пряничный домик. Стены, украшенные гирляндами из засушенных