Марица. Исток - Александра Европейцева

предметы. Однажды едва не подожгли платье горничной. Потом наступает затишье, и в эти дни дочь становится апатичной, будто пустой. Контроль необходим, я это отлично осознаю. Но как его добиться, если после первого же заклинания она заходится от боли?

— Резерв не посчитали, контролировать не научили! — выдохнула Сервина, и в ее голосе зазвенел острый, язвительный металл. Она откинулась на спинку стула, ее выразительные глаза сверкнули холодным возмущением. — О чём, интересно, этот ден вообще думает, кроме собственного гонорара? Это же основа основ, азы, которые вдалбливают на первом же занятии! Девочке не просто больно — это попросту опасно! Если она в порыве выжмет себя до дна, до последней искры… — она сделала выразительную паузу, чтобы все осознали тяжесть ее слов, — то просто умрет. И её «редкий дар» ей уже не понадобится.

— А как его рассчитывают? — взгляд Демитра, жёсткий и оценивающий, упёрся в Сервину, затем обвёл остальных. — Какие исходные данные требуются? И причинит ли это ей боль?

Сервина фыркнула, отхлебнула эля и поставила кружку со стуком.

— Боль? Нет, Демитр, больно не будет. Это диагностика, а не пытка. — Её тон смягчился, но лёгкая насмешливость осталась.

— Маг-диагност создаёт едва заметный импульс, который резонирует с внутренней магией пациента. По отклику и определяется объём и качество резерва. Делается это за пару минут. Любой выпускник Академии с этим справится. — отозвался Хестал. — А вот научить контролировать резерв уже сложнее. Лучше всего это умеют лекари и сонарки. Мы вынуждены часами поддерживать заклинания во время лечения, при этом делая все, чтобы сила заклятия осталавалась на достаточном для лечения уровне и чтобы мы сами потом без сил не упали. А еще нужно помнить, что таких операций может быть по несколько штук в день, и после смены тебе нужно еще на своих двоих дойти до дома.

Он бросил многозначительный взгляд в мою сторону, давая понять, что для бывшей сонарки, члена Совета и выпускника факультета Высшей магии это и вовсе пустяковая задача.

— То есть это просто? — Демитр будто не верил своим ушам, а потом на скулах выступила чешуя. — Почему же тогда её учитель…

— Потому что он, скорее всего, самонадеянный болван, который гонится за результатом, а не за безопасностью ученика, — отрезала Гондера. — Или просто некомпетентный. Такое, увы, сплошь и рядом. Многие считают, что если человек одарён, то всё остальное приложится. А на самом деле сжечь себя дотла проще всего.

— А вы можете помочь рассчитать резерв?

— В госпитале аврал, — тут же подхватила Сервина, ее выразительные глаза наполнились искренним сочувствием. — С утра до ночи. Нам с Гондерой порой даже чаю попить не удается. Свободной минуты нет. Смогу вырваться только через пару дней.

— Я не против, но нашу часть с утра отправляют на северные учения. Вернемся только через неделю, не раньше. Если подождет до этого, то я…

— Нарос, тут лучше не ждать. У меня как раз завтра выходной. Я могу к ней заехать, — я, наконец, подняла на него глаза. — Посмотреть, проведу диагностику. Если дело действительно в нерассчитанном резерве, это легко определить. И так же легко поправить, сменив методику. Боль — это ненормально. Никогда.

Демитр замер, его взгляд, тяжелый и пронзительный, утонул в моем. В таверне на мгновение стало тихо, будто все затаили дыхание, наблюдая за нами.

— Я буду очень благодарен.

— Тогда завтра к полудню подъеду к вашему поместью. Предупреди слуг и попроси, чтобы меня встретили. И убери подальше преподавателя, а то я могу и не сдержаться!

Он кивнул, и на его обычно суровом лице мелькнуло безмерное облегчение.

— Спасибо, Марица. Мы будем ждать.

И в этот момент общее напряжение за столом будто лопнуло. Шалос громко крякнул и хлопнул Демитра по плечу.

— Ну вот и отлично! Наша Марица всё уладит. А теперь давайте выпьем за то, чтобы у маленькой Иларии всё наладилось! И чтобы все плохие учителя проваливались в пасть к Шеру, желательно — по самые уши!

Шум в таверне постепенно стихал. Кувшины опустели, пирог был съеден до последней крошки, а на лицах друзей появилась усталая, блаженная умиротворенность. Первым поднялся Турал, бережно поддерживая Гондеру.

— Нам пора, — его низкий, спокойный голос прозвучал как сигнал к общему отбою. — Моей драгоценной жене нужен отдых.

Один за другим гости начали прощаться, надевая плащи, обмениваясь последними шутками и обещаниями встретиться вновь. Вскоре у нашего стола остались лишь я, Демитр и Хестал, допивавший последнюю кружку эля.

Демитр откинулся на спинку стула, его взгляд скользнул по опустевшему залу, а затем вернулся ко мне.

— Моя карета ждет неподалеку, — произнес он, разбивая затянувшееся молчание. — Могу подбросить вас обоих. Согласны?

Хестал, кряхтя, поднялся.

— Для меня это будет как нельзя кстати. Ноги уже не те, что в двадцать лет. Спасибо, генерал.

Я кивнула, не уверенная в собственном голосе. Мы вышли на прохладную, пропитанную ночной свежестью улицу. Карета Демитра, темная и без гербов, стояла в тени, запряженная парой спокойных гнедых лошадей.

Сначала высадили Хестала у его невзрачного, но уютного домика на окраине ремесленного квартала. Он тепло попрощался, пожелав мне удачи с Иларией, и скрылся за дверью.

Дверца кареты закрылась, и нас поглотила тишина, нарушаемая лишь стуком копыт о булыжник и скрипом колес. Я смотрела в темное окно, на проплывающие в ночи огни города, чувствуя, как напряжение снова сковывает плечи.

— Чем я тебя обидел, Марица?

Его вопрос, тихий и прямой, прозвучал как выстрел в этой тесной, темной коробке.

Я обернулась. Его лицо было скрыто тенями, но я чувствовала на себе тяжесть его взгляда.

— Ничем, — ответила я, и мой голос прозвучал ровнее, чем я ожидала. — С чего ты взял?

— С того, что ты не смотришь на меня. Ты отворачиваешься, когда я к тебе обращаюсь. Ты говоришь со мной так, будто мы чужие. Хуже — будто я твой подчиненный на плацу. — Он помолчал, и в тишине зазвучало его ровное, глубокое дыхание. — Пять лет назад все было иначе. Что изменилось?

Я сжала пальцы в кулаки, чувствуя, как под ногти впивается шероховатость бархатной обивки сиденья.

— Все изменилось, Демитр. Ты женился. У тебя появились дети. У меня — работа. У нас у обоих своя жизнь. Мы стали другими людьми.

— Это не ответ, — мягко,