Драконьи булочки (СИ) - Лариса Петровичева

калитку. Некоторое время стояла, глядя, как мелкие снежинки кружатся в свете фонаря.

Мы с Кевином уже были приглашены на новогодний бал к семье Эштон, знаменитым торговцам колониальными товарами. Кирк Эштон взял в жены такую же, как я — молодая, из всех богатств красивые глаза, пышные волосы и титул. Интересно, примет ли он Кевина без жены и уже не лорда? Интересно, вспомнит ли обо мне Ева Эштон, или я проплыла тенью в ее мире и растаяла без имени и воспоминаний?

Для своей матери Кевин заказал бриллиантовую парюру. Даже ювелир поражался: у него редко бывали настолько щедрые и большие заказы. Но Кевин не жалел денег, когда нужно было кому-то пустить пыль в глаза.

Утром портниха должна была принести мне новое платье: насыщенно синее, с открытыми плечами и серебряной вышивкой на лифе. Мне не очень нравился такой фасон, но Кевин настоял. Хотел показывать меня в свете, как свою игрушку, а игрушке надлежало быть красивой. Самой-самой.

Все это было моим миром еще вчера днем. Вчера вечером моя семейная жизнь рухнула и рассыпалась. А сегодня я стою на окраине королевства, меня хотят убить, снова идет снег, и отвергнутый дракон предлагает мне помощь.

Голове есть, от чего идти кругом.

— А что взамен? — спросила я. — Ты будешь меня защищать… и чем я могу тебя отблагодарить?

Я не привыкла, что помогать могут бесплатно. В столице так не было принято. Любая помощь имела свою цену, и лучше узнать ее прежде, чем примешь. Оран посмотрел снисходительно и грустно.

— Ничем, — ответил он, и его голос прозвучал очень искренне. — Я это делаю потому, что могу. Вот и все. Ну и не буду отрицать, ты кажешься мне хорошей женщиной. А хороших людей нужно поддерживать. Особенно в беде, такой, как у тебя.

Я вздохнула.

— Это полностью разрушит нашу с тобой репутацию.

Дракон неопределенно пожал плечами.

— Можно подумать, она у нас с тобой безупречна, как у его величества.

Послышался скрип, дверь открылась и на крыльцо выглянула Элли. Домовичка ежилась, стягивая на груди то, в чем я признала старую-престарую материнскую шаль.

— Миледи, не изволите ли зайти в дом? — спросила она. — Очень уж холодно!

— Да, на пустошах климат суровее, — согласилась я и вдруг почувствовала, что стою на проведенной кем-то невидимой черте. Перешагну ее — и жизнь изменится.

Оран прав. Если меня один раз попробовали убить, то и второй не заставит себя долго ждать. А местным сплетникам неважно, где я буду жить, они все равно придумают, как смешать меня с грязью.

— Фактически я еще замужем, — сказала я. — И мой муж может использовать против меня то, что мы с тобой живем вместе.

— Живем, — согласился Оран. — Но не спим же. Ты наняла меня своим охранником, после сегодняшнего нападения это неудивительно. Было бы странно, если бы ты решила жить одна в доме на тихой улице. Так каков будет твой ответ?

Я вздохнула.

— Проходи.

Мы вошли в дом, и некоторое время я просто стояла на пороге, глядя по сторонам. Весь первый этаж занимала большая гостиная, соединенная с кухней: когда-то мы готовили в этой печи и накрывали ужин на этом столе из темного дерева. Как тепло, как ярко горели лампы, которые зажигала мама, какими веселыми были истории и сказки, рассказанные отцом! А вот здесь, у окна, он ставил новогоднюю елку, и мы все вместе украшали ее красными бантами, пряниками в серебряной обертке и орехами, выкрашенными золотой краской! А на подоконнике всегда спал кот, старый толстый Томас, и я гладила его, а он сонно жмурился, зевал и мурчал.

Ничего этого не было — ни моего замужества, ни измены Кевина, ни покушения. Я просто вернулась домой, в свою юность, к тому свету, который наполнял ее раньше и почти погас за время в столице.

— Я приготовила картофель с горошком и медальонами из индейки, — сообщила Элли, открывая печь. Несколько движений пальцами по воздуху — и из печи выплыла сковорода, от которой поднимался такой ароматный пар, что в животе заныло.

— Оран теперь будет жить с нами, — сказала я, и дракон кивнул. — На втором этаже есть свободная комната…

— Лучше здесь, — перебил меня Оран и кивнул в сторону дивана. — Так я лучше услышу, если кто-то подберется к дому.

Элли понимающе кивнула.

— Я все устрою, — улыбнулась она. — А пока уделите время медальонам и картофелю. Приятного аппетита!

Провинциально сытный ужин был сервирован на наших тарелках со столичным изяществом. Умывшись и переодевшись в одно из платьев, которое я носила до замужества, я спустилась в гостиную и увидела, что Оран уже сел за стол.

Почему-то мне снова сделалось не по себе. Я никогда не думала, что в моем родительском доме появится какой-то мужчина. Особенно дракон. Особенно тот, кто готов меня спасать.

Все равно не понимаю, почему он это делает. Нет выгоды, которую Оран мог бы извлечь. И невелико удовольствие рисковать собой ради женщины, которую он знает всего один день.

— Кажется, я снова в столице, — улыбнулся дракон, когда я села и взяла вилку и нож. — Только там такая сервировка и такие завитки соуса.

Элли улыбнулась, и на ее щечках вспыхнул румянец. Домовичка ничего не сказала в ответ, но было видно, что добрые слова ей очень приятны. Не так уж много она их слышала раньше.

— Хоть бы ночь прошла спокойно, — поежилась я. За окнами царила тьма, на улице никого не было. На пустошах не принято вешать шторы на окна — мол, порядочным людям нечего скрывать и прятать от соседей — и сейчас мне было не по себе. Мы сидели в глубине дома, но все равно были открыты тому, что могло прийти из сердца ночи и увидеть нас.

— Надеюсь! — беспечно ответил Оран. Ел он спокойно, наслаждаясь каждым кусочком, и я тоже успокоилась.

Я не одна. И не сдохну с голоду, как бы этого ни хотелось Кевину и его мамаше. Все у меня будет хорошо. И в гостиной будто бы стало светлее.

Да. Точно стало.

Я удивленно отложила вилку, глядя на Орана. Он нахмурился, положил ладонь на грудь, и я запоздало подумала: это ведь дракон, он может весь дом спалить. Поди знай, как может сработать его проклятие…

— Что с тобой? — спросила я. — Сердце?

У драконов свои болезни, и в Шине точно не было специалистов по ним. А вдруг Оран сейчас умрет? Что я тогда буду делать?

— Нет, — Оран нахмурился, вслушиваясь в себя. — Нет, это…

Он торопливо расстегнул рубашку,