Валлиста - Стивен Браст

приходилось, когда она еще была ребенком.

Я кивнул.

— Я слышал, что с ней что-то произошло. Что именно?

— Могу я спросить, почему вы желаете это знать?

Такова уж особенность иссол: вы знаете, насколько трудно им сказать "нет", и именно поэтому точно так же трудно в чем-либо отказать им.

— Это сложно, — вскоре признался я. — Тут играют свою роль и большой дом в окрестностях Адриланки, и Чертоги Правосудия, и проходы сквозь…

— Чертоги Правосудия, — повторила она.

Я кивнул.

Она отпила еще вина.

— Именно там все и случилось, — наконец проговорила Хевлика, глаза ее были затуманены.

— Что случилось? — спросил я миг спустя.

Она покачала головой.

— Я не знаю. В точности не знает никто.

— Но ее милость отправилась в Чертоги, пока еще была жива?

Она кивнула. Я когда-то думал, что Зерика и я были единственными. А теперь это смотрелось своего рода официальной имперской хроникой.

— В это время она носила ребенка?

Танцовщица удивленно дернула шеей.

— Я об этом не слышала.

— А, — проговорил я, — возможно, меня неверно информировали.

— Вы весьма гладко говорите, — заметила она.

— Вы имеете в виду, для выходца с Востока? — она кивнула. — Я много читаю, — пояснил я. — Вы считаете нас кем-то вроде текл, но мы на самом деле вообще вне всяких правил.

— Понимаю. Разумеется, большая часть того, что я о вас знаю, взята из поэм, сказок, пьес. Согласна, не самые надежные источники — но трудность в том, что заменить их особенно нечем.

— Да, я понимаю.

— Надеюсь, я вас не обидела.

Я рассмеялся.

— Я обижаюсь, когда меня пытаются убить. И мои чувства ранит, когда меня колотят тупыми предметами. А если ничего такого не происходит, и ладно.

— Я понимаю. У вас есть любовная лирика?

— У меня? Нет.

— Я имею в виду наш народ.

— А, тогда конечно. А еще любовные баллады, эротические рисунки и похабные анекдоты.

— У нас тоже.

— Что, у иссол? Признаться, трудно поверить. Я про похабные анекдоты.

Хевлика рассмеялась.

— Слышали бы вы нас, когда рядом нет посторонних, — она подмигнула.

— Готов платить золотом.

— Что ж, я запомню, если нам придется свидеться снова.

— О, мы непременно увидимся снова.

— Да?

— Мы, выходцы с Востока, разбираемся в подобных вещах.

Она вежливо улыбнулась, причем выглядело это так, словно она не улыбнулась из вежливости. Иссола.

— Надо вам попробовать себя в любовной лирике.

— Вот уж не думаю. В мире и без моих усилий хватает плохих поэтов.

— Что ж, хорошо.

— А зачем, кстати сказать?

— Это поможет.

Я фыркнул.

— С чем поможет?

— С вашей печалью.

— Какой еще печалью?

— Вы же знаете, что я имею в виду, лорд Сурке.

— Я правда не понимаю.

— То есть вы не пишете ей писем — исключительно в мыслях? Не хотите описать ей, насколько отчаялись — но при этом понимаете, что если напишете и отошлете ей такое, и она позволит вам вернуться, вот тут-то и наступит подлинное отчаянье? Это будет ужасно, твердите вы сами себе. И когда что-то происходит — забавное, интересное, грустное ли, — вы оглядываетесь, собираясь рассказать ей об этом, пока не вспомните, что ее нет рядом. И хотите поведать ей, что происходит, но не делаете этого, чтобы не взваливать на ее плечи дополнительный груз, вот только вы и хотите навалить на нее дополнительный груз и ненавидите себя за такое желание. Вы спрашиваете себя, встречается ли она с кем-то еще, и надеетесь, что да, и надеетесь, что нет, и ненавидите себя за то, что вас до сих пор это так волнует. И может быть, вы и сами нашли себе кого-то, но волнуетесь, что это нечестно по отношению к ней, а потом вас волнует то, что вас вовсе не должно волновать подобное, а потом вы просто впадаете в ярость оттого, что столько времени проводите, размышляя над этим, и все это преобразуется в бесплодную печаль.

— А, эта печаль…

Она кивнула.

"Лойош, ты ничего этого не слышал."

"Чего я не слышал?"

"Точно."

— Как вы узнали? И почему?

— Как — это просто, Сурке. Это видно по тому, как вы ходите, и как держите плечи, а в основном — по тому, как смотрите, когда я танцую.

— Чертовы иссолы…

— Простите?

— О, ничего.

— А почему — потому что могу, и потому что чувствую, что должна извиниться за собственную грубость.

— Ха. Что ж, спасибо.

— Вы правда предпочли бы, чтобы я ничего не сказала?

— Я вот что вам скажу, — проговорил я. — Вы живете тысячи лет. Мы — лет шестьдесят-семьдесят. И держу пари, что вы не найдете ни выходца с Востока, ни драгаэрянина, с кем бы не случалось подобного. Это просто часть того, что бывает, когда живешь. И проводить все свое время, переживая о таких вот вещах — значит настолько погрузиться мыслями в ушедшее, что больше никогда ничего у вас не будет. Да, случается разное дер… в общем, разные неприятные и печальные вещи. От этого больно. Но надо идти дальше.

— А куда идете вы?

— Хм?

— В чем состоит то, что делаете вы, чтобы идти дальше?

— Прямо сейчас — пытаюсь решить загадку. Есть чем занять голову.

— Возможно, я смогу помочь?

— Вы помогли. Уже дважды.

Судя по взгляду, мне предлагалось развить тему.

— Это сложно, — вздохнул я.

— Да, потому-то и зовется загадкой.

— Давайте лучше поговорим о других вещах.

— Разумеется.

—