Тропа Крысиного короля - Лариса Петровичева

Мия вздохнула, глядя ему вслед, – когда-нибудь и она сможет убежать отсюда.

Чем дольше они шли, тем ярче проявлялось новое чувство, крепко обнявшее Мию: ей казалось, что деревья и кусты уже забыли о человеке и теперь смотрели в небо, беседуя с ним о гнездах на ветвях и кометах в синеве. Соскользнула с ветки снежная шапка, упала на тропу, ветерок скользнул по лицу, нашептал о далеких дождях, темной глади сурового северного моря, повеял запахом сухих звериных шкур, невызревших семян, мертвых трав, которые спали под белой гладью.

– Сегодня холодно, – заметила Мия. Нагнувшись, она сгребла маленькую охапку рыхлого снега, просыпала его меж пальцев. – А вы давно живете в Ангеате?

– Три года, – ответил Эрик. – Приехал сюда как раз под Новый год и страшно мерз, зима тогда выдалась суровая. Помню, сидел у камина, чуть ли руки не совал в огонь, и никак не мог согреться. – Он сорвал темно-красную ягоду шиповника, что перебросил ветви через тропу, и добавил: – Я сын старого товарища господина Оливера. Он воспитывал меня после смерти моего отца, а теперь я просто живу в Ангеате. На правах друга, скажем так.

«Многовато здесь сирот», – подумала Мия и поинтересовалась:

– Что у вас с руками?

Эрик посмотрел на забинтованные запястья так, словно только сейчас обнаружил, что с ними что-то не в порядке, и ответил:

– В каком-то смысле это несчастный случай. Я упал и сильно оцарапался.

Что-то подсказало Мие, что об этом больше не следует задавать вопросы. Здесь много сирот и много падений, и лучше не расспрашивать о подробностях. Она чувствовала, что Эрик не собирается рассказывать ей правду, – а раз так, то не стоит туда лезть, это может выйти ей боком.

Дальше они шли молча.

Тропа вывела их на поляну – заснеженную, идеально круглую. Сосны окружали ее, словно рыцари в бронзовых доспехах и белых плащах, которые стояли идеальным строем возле своего короля. Мия всмотрелась: каждый ствол был украшен иероглифом, торопливо намазанным белой краской. Точка и черта над ней, скрещенные полосы, точка в середине знака равенства. От знаков тянуло чем-то холодным и хищным. Все здесь было пропитано величавым торжеством, и Мия вдруг поняла, какая глубокая тишина царит на поляне. Не шумел ветер, не скрипели деревья – весь лес замер в ожидании.

Он будто готовился встретить настоящего хозяина этих мест. Хозяина, который не имел ничего общего с людьми.

Ей захотелось заговорить, сказать хоть что-нибудь, любой пустяк, просто для того, чтобы почувствовать себя живым человеком, а не призраком, восставшим из-под снега! – но язык сделался непослушным и чужим, словно здесь жила магия, которая не терпела лишних слов и с трудом выносила присутствие чужаков. Сосны подпирали небо, и в трещинах на стволах можно было прочесть, что зима будет лютая и жестокая, и древняя тьма станет выползать в сумерках из-под корней, чтобы плыть к людям, к теплому золоту окон, и метаться со скорбным стоном, опалив ладони об отблески огня в печах.

Почему-то все здесь показалось знакомым – шапки снега на сосновых ветвях, и трещины в коре, и воздух, густеющий синевой среди дымчатой зелени игл. Мия будто бы уже была здесь, и чувство возвращения домой было настолько густым, осязаемым и властным, что она качнулась и схватила Эрика за руку, чтобы не упасть в снег.

– Зачем вы привели меня сюда? – спросила Мия и не узнала своего голоса: тихого, надломленного.

– Запомните это место, Мия, – сказал Эрик тоном заговорщика. – Однажды оно приснится вам во сне, и тогда бегите. Бегите как можно скорее и не оборачивайтесь. Бегите и постарайтесь проснуться.

Поляна казалась накрытой листом белой бумаги – ветер качнул ветви, и по снегу поплыли тени, по белизне мчались и не двигались голубые буквы. Под снегом что-то ожило, пришло в движение – заскользило прочь, в глубину леса, и Мия сжала руку Эрика так, что пальцы заныли.

– Что здесь? – выдохнула она.

Эрик ответил:

– Сны Крысиного короля. Дорога Матери Матерей.

Мия не запомнила, как они выбрались из леса – хотя они быстро шли, почти бежали по тропе, и за спиной раздавался скрип и треск ветвей, словно деревья тянули руки, чтобы схватить их с Эриком и не позволить им сбежать. Просто она вдруг поняла, что страшная поляна исчезла, стволы сосен отступили, и двери подъемника раскрыты нараспашку, приглашая войти. Рыжий парень в расстегнутой шубе куда-то подевался. Кругом сгущались сумерки – темно-синие, ледяные. Из леса доносилось далекое поскрипывание и шум, словно кто-то неразборчиво жаловался на то, что Эрик и Мия все-таки сумели сбежать к замку. Эрик стоял рядом – так, словно ничего особенного не произошло, и Мия спросила:

– Мать Матерей – кто это?

Эрик покосился в ее сторону, и Мия заметила, что на бинтах, которые охватывали его запястья, выступила кровь. Он пробовал покончить с собой? Резал вены?

– Поэты, видите ли, никогда не говорят прямо. – Он улыбнулся, но в улыбке не было ни капли тепла, только скорбь. – Попробуйте проснуться, если вам приснится это место, вот и все.

Некоторое время они смотрели друг на друга, а затем Эрик добавил с искренней горечью и сочувствием:

– Я не желаю вам зла. Поверьте. Поверьте – и проснитесь.

Мия кивнула. Кажется, ее слишком часто пытались убедить в том, что она в безопасности.

И она не собиралась верить. Никому.

* * *

После прогулки у Мии уже не было никакого желания с кем-либо общаться, однако Оливер прислал Кирси – сообщить о том, что миледи ждут в малой гостиной для карточной игры, и Мия решила не спорить. Надо быть милой и покладистой, надо вести себя так, чтобы опекуну не к чему было придраться, – она должна прожить здесь два года и вернуться в столицу, вот и все. Ей надо думать только об этом.

Малая гостиная выглядела особо нарядной и эффектной даже на фоне остальных залов и комнат дворца. В высокие окна лился тихий вечерний свет, по голубым стенам и потолку вился причудливый лепной узор из щитов и листьев. Камин был облицован белым мрамором и украшен растительным орнаментом – Мия увидела колосья и маки. В высоких фарфоровых вазах, украшенных позолотой и росписью, стояли живые цветы – пышные бледно-розовые розы, которые стоили целое состояние в это время года и в такой глуши. Должно быть, что-то вроде артефакта поддерживало в них жизнь – ведь не будет же Оливер посылать за новыми розами каждый день. Возле изящного столика расположились