Янтарная гавань - Виолетта Орлова

он просил ее победить в Потешных играх. Как это все было похоже, и в то же время как отличалось! Тогда на кону стояла его жизнь, сейчас… Он не знал, что сейчас. Однако одно руководитель понимал очень хорошо. Он лучше умрет, чем позволит Диане плыть с мышиным королем.

Девушка с грустью улыбнулась. Ее лицо, удивительно нежное и красивое, приобрело какие-то нехарактерные для нее суровые черточки. И тогда Артур вдруг со всей остротой ощутил, что безмятежное счастье его от пребывания с дорогими ему людьми подвергается угрозе. Он, подобно многим животным и птицам, всем своим существом почувствовал грозу, которая должна была вот-вот разразиться. Что-то изменится, начиная с сегодняшнего дня, с этого самого момента, и, увы, он не в силах ничего сделать, чтобы этому воспрепятствовать. Юноша хотел было сказать еще что-то, какие-то слова утешения, но они застряли у него в горле, так и не выйдя на свободу.

– Пойдем поближе к сцене, – раздался вдруг голос Тода. – Надо посмотреть, что представляют собой эти бои.

Артур медленно кивнул, с трудом заставив себя отойти от Дианы. Они приблизились к помосту, рядом с которым уже вовсю кипели приготовления. Здесь же находился король; он с важностью восседал на одном из ящиков, как на троне, хищно поблескивая своими темными глазами. Его место являлось очень выгодным в стратегическом смысле, ибо оттуда был наилучший обзор. Рядом с ним примостился Клок, а также и Киль, удостоенный чести находиться рядом со своим господином. Лицо юнги выглядело излишне восторженным, однако когда он скосил свои маленькие хитрые глазки на Артура, в них промелькнуло нечто жесткое и даже ироничное. Удивительным казалось отношение этого человека к тому, кто однажды вступился за него перед капитаном. Впрочем, сейчас не время было решать эту загадку. Начинались бои.

С новой силой зазвучала ошалелая дробь деревянных барабанов, обтянутых кожей. И вдруг на помост почти одновременно вскочили два подростка. Артур с удивлением обнаружил, что сетка сильно пружинит. Поэтому, когда бойцы подпрыгивали, то оказывались гораздо выше, чем они могли бы это сделать в естественных условиях, то есть находясь на твердой земле. Зрелище это было удивительным, ибо казалось, что двое дерутся прямо в воздухе, как сцепившиеся в смертельной схватке орлы. Оголенные по пояс, мокрые и блестящие от пота, совершенно черные, словно закоптившиеся на костре, с ожесточенными лицами, на которых пляшут отблески огня, с белыми блестящими зубами, которыми они щеголяют друг перед другом, с этим диким утробным рычанием – о, на эту картину действительно стоило посмотреть. У них не было никакого оружия, только собственные руки, ногти и зубы, которыми, впрочем, они пользовались так искусно, словно и впрямь на какой-то момент превратились в диких зверей. Бойцы неутомимо прыгали из одного конца сцены в другой, стараясь двигаться в такт барабанной дроби; капли пота с их тел попадали на зрителей, которые, ничуть не смущаясь этого факта, старались тесниться ближе к крысятнику.

В какой-то момент один парень с такой силой ударил ногой противника, что тот вылетел со сцены и упал на землю, при этом, по всей видимости, неудачно ударившись спиной. Лицо его искривила гримаса боли, однако никто и не подумал жалеть несчастного. Напротив, суровые раторбержцы смеялись над проигравшим, показывали на него пальцами, улюлюкали и даже презрительно плевались в его сторону.

Между боями не было ни малейшей передышки. Вот уже выбежала следующая пара, и опять завязалась битва. От оглушительной музыки, блеска факелов и костров, отвратительных запахов и мелькания крыс нестерпимо кружилась голова. Но пленники вынуждены были смотреть на это малоприятное зрелище до конца.

– Прости меня, Артур, – вдруг тихо проговорил Тод на ухо приятелю. Артур удивленно поднял брови. Руководитель не мог думать сейчас ни о чем другом, кроме как о предстоящем испытании, поэтому его немало удивила неожиданная фраза Тода.

– Только не смейся надо мной, – смущенно попросил беруанец, понизив голос. Эта его реплика и впрямь выглядела бы смешной, если бы их положение на данный момент не было так серьезно.

– Мне вовсе не за что прощать тебя, – рассеянно ответил Артур, думая о своем.

– Во-первых, я не послушал тебя и подставил нас всех, когда полез помогать Хвостику. Во-вторых, это я надоумил первокурсников раскидывать мусорные баки в Троссард-Холле и распускал о тебе ложные слухи.

– Что? – переспросил Артур, не совсем понимая.

– То, что я сказал.

– Это какая-то глупость, Тод.

– Да, наверное. Вернее, сейчас я так и думаю. Но тогда…

– Зачем ты это сделал?

– Ах, не знаю, ребячество. Я был немного зол на тебя. Посуди сам, ты неожиданно заявляешься на древо тогда, когда я уже начинаю верить во взаимность чувств сам знаешь кого. Конечно, твое появление разом рушит все мои планы. Но я еще не теряю надежды, так как думаю, что ты, вероятно, вовсе не любишь ее. Я пытаюсь привлечь ее внимание, но все безуспешно. Любой разговор с ней превращался в разговор о тебе. Меня это ужасно бесило, правда. И эта дерзкая и глупая выходка в школе…. Мне так хотелось испортить тебе жизнь, чтобы поскорее выпроводить из Троссард-Холла! С одной стороны, я гадил тебе, с другой – воображал перед Дианой, якобы всячески защищая тебя. Я специально все свалил на Инка. Мне хотелось показать ей, что именно я нашел злостного зачинщика, равно как именно я выступаю первым твоим защитником. Короче, вел себя, как последний дурак. Даже Дан не знает об этом, и я прошу, не говори ему. Пусть думает обо мне лучше, чем я есть на самом деле. Ты ведь не скажешь? – Тод говорил все это тихо и очень-очень торопливо, постоянно озираясь по сторонам, будто боясь, что в этом ужасном гомоне его кто-то и впрямь может услышать.

– Не скажу.

– Хорошо. На самом деле, Диана очень дорога мне. Я бы даже осмелился сказать, что люблю ее, или, по крайней мере, испытываю чувство, весьма похожее на любовь. Не знаю, зачем все это говорю. Наверное, несмотря ни на что, все-таки считаю тебя своим другом. Ты простишь меня?

Артур посмотрел на смущенное бледное лицо беруанца, на его робкую кривую улыбку, расширенные зрачки, пот, неожиданно выступивший на лбу. Клипсянин сердцем почувствовал, что это странное признание далось Тоду отнюдь не легко. И если бы не критическая ситуация, в которой ребята оказались, он вряд ли вообще завел об этом разговор. В глубине души руководитель простил друга и вовсе не держал на него зла. Тем более что сейчас это все казалось сущей нелепицей. Он уже с готовностью открыл рот,