Стратагема несгораемой пешки - Андрей Евгеньевич Фролов

почтовые голуби, дымовые сигналы и узелковые письма отныне под запретом. Оружие держать наготове, оснастить глушителями. Стекол не опускать и установить максимальный уровень тонировки. При разрыве колонны все используют резервный план отхода. Никаких импровизаций, никаких остановок в пути — всем незамедлительно облегчиться.

Пешки молчали, угрюмые, подавленные, но готовые к действиям.

— В случае угрозы огонь открывать только по моему приказу, — добавил Мартин, повернувшись к гаитянину и взглянув в собственное отражение его зеркальных очков. — Все готово?

— Фургон узкоглазых подогнан к главному входу, — отчитался громила. Тряхнул косичками дредов, схваченными в многохвостый пучок. — Второй я втиснул на свалку, напротив запасного. Детонаторы активированы…

Данст кивнул. Еще раз внимательно осмотрел застывших перед ним людей. Детей современной войны. Продажных псов. Ландскнехтов будущего. Свою собственную когорту, один из бойцов которой мог оказаться врагом…

— По машинам! — скомандовал он, садясь за руль «Форда».

Ушли пешки быстро и слаженно, как хорошо умели.

Через какое-то время возле покинутого склада взорвалась пустая припаркованная машина. Словно подхватывая поданный пример, на заднем дворе склада рванул второй фургон, в салоне которого покоились несколько трупов. Внутри самого здания тоже что-то хлопнуло, выдавив наружу стекла, крашенные непрозрачно-серым. Поле недавней битвы, скача по ступеням, стенам и потолкам, принялся вылизывать очищающий огонь пожара…

28 декабря 2068 года. Гамбург. 20–42

Раньше было не так.

Раньше Земля не казалась чумазым шариком, окруженным мириадами злых светящихся глаз. Раньше она была небесно-голубой, достойной и требующей восхищения, величественной родиной племени землян, уверенно плывущей среди звезд. Теперь стало по-другому…

Стоит приблизиться к планете из глубин космоса, и вам откроется отнюдь не тот прекрасный вид, что демонстрирует персональный хранитель экрана на экране мобильного терминала — пред брезгливым взором предстанет лишь блеклый шар, покрытый белесой дымкой. Клубок дыма и заводских испражнений.

Его окутывает плотная пыльная пелена, словно кто-то решил замотать шар в старую, заношенную шерстяную шаль. Она не позволяет увидеть, что творится под завесой. Разрывов почти нет, и если, кольцуя по орбите, наблюдателю посчастливится найти хоть один, открывшееся зрелище понравится едва ли.

Больше нет ярких красок — ослепительных пятен пустынь или режущей глаз синевы океана. Все полиняло и потускло, выцвело под беспощадно сверкающим оком гневного Ра. Солнце насмехается, высокомерно осматривая планету, спрятавшуюся за пеленой смога — рано или поздно оно все равно доберется до живущих под ней…

И вот наблюдатель проваливается вниз. Сквозь толщу грязного воздуха и дыма, разрывая в клочки липнущий к лицу покров. Падать тяжело, завеса будто не пускает, но сила притяжения продолжает тянуть вниз, к ослепительно-багровому ядру в глубине планеты. Прямо в ад. В него так долго не верили. Теперь уверовали вновь…

Падение продолжается. И когда пелена неохотно лопнет, пропуская, наблюдающий тоже начинает верить, что попал в преисподнюю. Серая планета горит — ее изможденная шрамами кожа покрыта сверкающим лишаем мегаполисов; она сияет и мистически переливается косметикой из стекла, полированного железа и белоснежного бетона. Люди под урбанистической косметикой следуют древним заветам — они плодятся и размножаются, не зная ни пределов, ни мер.

Наблюдатель стремится вниз, к Европе, усеянной старческими кляксами городов. Темное пятно материка резко приближается, заполняя все вокруг. Шпили небоскребов и вышек прицелены в лицо, создавая иллюзию падения на покрытое шипами дно ловушки. Ловушки, из которой никогда не выбраться, о чем бы ни твердили упертые колонизаторы Марса.

Небоскребы повсюду — убогие и подавляющие воображение роскошью; готично-классические, похожие на древние языческие монолиты, и совершенно невообразимые — фигурные, изломанные фантазией современных архитекторов. Высотки приближаются, грозя ударить. Наблюдатель рвется прочь, сворачивая к северу — к блестящей, хоть и потерявшей лоск водной глади. Почти на подлете, в считанных шагах от Альбиона, он все же рушится в бездну одного из городов, похожего на своих собратьев-близнецов, такого же яркого и неживого.

Теперь башни мелькают со всех сторон.

Окружают, сжимаются, подобно рукотворным Сциллам и Харибдам, готовые стиснуть, придавить и не отпускать. «Будь с нами», говорят они, «хочешь увидеть небо — мы поднимем тебя прямо к облакам; захочешь спрятаться от него — ныряй в лабиринты улиц, где тебя не отыщет и сам Карающий Создатель». Это интригует, это манит. Словно мотыль, уловивший смертоносный сигнал ночного огня, наблюдатель больше не повинуется себе. Мчится к одному из гигантских сталактитов. Четыре сотни метров роста, холодный огонь сверкающих стекол, ажурность тонн металла, массивность форм — все это надвигается вплотную, порабощая…

Близятся огромные железные буквы. Каждая размером с небольшую виллу — это на ледяной груди гиганта сияет величественный логотип Статуса «Конро». Темные, почти непрозрачные окна неохотно пропускают взгляд внутрь. Там, в самом сердце муравейника, кипит жизнь ради спасения жизни.

Широкие залы наполнены людьми. Их десятки, они одеты в белое и суетливо перемещаются меж гудящих машин. С первого взгляда кажется, что они в панике. Но это не так. Здесь идет работа, отлаженная, словно швейцарские часы, быстрая и выверенная. Каждая фигурка в белом отлично знает свое место, каждая делает именно свое дело.

Взгляду наблюдателя предстает просторный центральный зал. Его пространство кажется огромным, потому что этаж совмещен из 66-го и 67-го. Массивная генераторная установка величественно вертит огромные, в три человеческих роста, диски, возвышаясь над полом и снующими вокруг людьми, словно королева племени жалких букашек. За установкой виднеются вспомогательные машины, построенные и смонтированные еще в момент доработки самого небоскреба. Это одно из семи сердец башни — один из наиболее крупных и автономных медицинских центров ТрансСтата.

Генератор негромко гудит, крутит огромные колеса без спиц и мигает терминальными экранами. Установка не одинока — здание питают еще четыре аналогичных гиганта. Но этот этаж нынче самый важный — зона ограниченного доступа ведет беспрерывную борьбу за жизнь одного единственного человека.

В стороне от силовой установки, там, где широкий коридор уводит к пропускному пункту и лифтам, изогнулся длинный полукруг терминалов — здесь осела вычислительная и медицинская техника, мощнейшие машины, опутанные змеиными клубками проводов. Там тоже есть люди, все в белом, все чем-то заняты…

Еще несколько человек можно найти на балконе, наполовину окольцевавшем зал — там спрятан цифровой мозг лаборатории, хранится информация, документы, оружие, сервера систем безопасности и пульты аварийной зачистки комплекса. Под балконом разместились контрольные машины, пункты наблюдения, узел внешней связи и менеджерские отделы контакта с периферией. Белые фигурки спускаются по лестнице, поднимаются, куда-то идут. Гудят лифтовые кабины, мерцают дисплеи, сотни ламп дневного света наполняют залу прохладным рабочим светом.

На северо-запад от генератора уводит еще один