Молот Пограничья. Книга III - Валерий Пылаев

и, к счастью, не так уж далеко — есть люди, которые знают, как избавиться от нежелательного аспекта. И если диакониса сумеет остановить процесс, превращение в темного колдуна со всеми вытекающими мне точно не грозит. А остальное…

Остальное — ерунда.

— Ну, значит, поеду в Орешек. — Я все-таки нашел в себе силы подняться на ноги. Не дело сидеть на холодной земле — даже если дома тебя ждет дипломированный целитель третьего ранга. — Ольгерд Святославович, а о чем вы, кстати, хотели поговорить? Перед тем, как я побежал за кабаном?

— Да так… Потом! — отмахнулся Горчаков, поворачиваясь ко мне то ли боком, то уже спиной. — Пойдем-ка лучше поглядим, о чем там Матвей Георгиевич с остальными толкует.

Действительно, старший Друцкий уже успел собрать остальных князей в небольшой кружок и теперь увлеченно что-то вещал, разве что не размахивая руками от избытка чувств. И даже если их беседа не подразумевала ничего запредельного важного, наша с Горчаковым определенно закончилась — и не исключено, что насовсем.

Старик явно темнил, но наседать на него я не собирался. Хотя бы потому, что и сам теперь только догадывался, что принесет моя новая сила. И если уж мой сосед и будущий совладелец лесопилки решил пересмотреть наши соглашения или вообще отказаться вести дела с горе-некромантом, заставить его уж точно не получится.

Впрочем, такое он сказать бы наверняка не постеснялся.

— … и кольчуги, и из петровских времен — точно вам говорю, — донесся до моих ушей голос старшего Друцкого. — От мундиров одни пуговицы, считай, остались, и те позеленели — но такие разве спутаешь?

— А вот эти? Камуфляж новый — такой на Пограничье только зубовские носят.

Аскольд опустился на корточки рядом с поверженным упырем, который лежал прямо около Велеса. А может, и Триглава — я кое-как запомнил имена старых варяжских богов, однако различать между собой вырезанные из дерева суровые физиономии еще не научился.

Когда мы с Горчаковым подошли поближе, Аскольд повернулся, на мгновение встретился со мной взглядом — и тут же опустил голову, густо покраснев. Видимо, парню до сих пор было стыдно. То ли за свое поспешное бегство от хряка-переростка, то ли за то, что он до сих пор так и не потрудился хотя бы поблагодарить меня за спасение. Вечером нашлись дела и поважнее, а ночью нам всем было не до разговоров.

Впрочем, как и сейчас.

— И правда из зубовских, не иначе. — Старший Друцкий перешагнул через неподвижную тушу упыря и легонько ткнул копьем его товарища. — А этот? Форма армейская, нового образца, лет пять назад появились.

— Четыре с половиной, ваше сиятельство, — вполголоса поправил Сокол. И продолжил, поморщившись: — Наш это, из крепости. Бомбардир из орудийного расчета. Хороший мужик был…

— Знакомый твой? Вон оно как… Упокой Матерь его душу. — Друцкий протяжно вздохнул. — Судари, вам не кажется, что нам следует похоронить их… некоторых. Предать земле — как положено, или хотя бы…

— Лучше сжечь. Всех, — проворчал Горчаков, нахмурившись. И повернулся ко мне. — Игорь Данилович, вы не могли бы?..

— Мог бы. Только чуть позже. — Я со вздохом огляделся, оценивая фронт предстоящих работ. — Спалить такую толпу будет непросто.

— Разумеется, мы тоже поможем, — закивал младший Друцкий. — Но кто-нибудь объяснит, откуда взялись все эти… твари? Да еще и в таком количестве?

— Некоторые погибли совсем недавно, — отозвался кто-то за моей спиной. — Но остальные выглядят так, будто пролежали в земле не одну сотню лет.

— Пролежали. А теперь, выходит, не хотят больше лежать. — Горчаков снова оперся на копье, устало сгорбившись. — Странные дела в Тайге творятся, судари. Автоматоны, твари… Еще и упыри на нашу голову.

— Значит, надо разобраться! — Я шагнул вперед. — Лично я не собираюсь ждать, пока вся эта дрянь вылезет к реке и придет в Отрадное. Если где-то в Тайге есть место, откуда идут древние упыри — лучше сжечь их прямо там.

— Звучит… смело. — Младший Друцкий приподнял бровь. — Но что именно вы предлагаете, Игорь Данилович?

— Собрать людей, отправиться на тот берег. Выяснить, что там творится. — Я пожал плечами. — И прекратить — если это вообще возможно.

— Так-то оно, ваше сиятельство… Только до холодов-то всего ничего. Не сегодня-завтра снег ляжет. — Сокол поправил ремень штуцера на плече. — А по снегу какие дела?

— Никаких дел, стало быть… — Старший Друцкий задумчиво вздохнул. — Надо до весны ждать.

— До весны, не до весны, а Игорь Данилович дело говорит. — Горчаков нахмурился и чуть возвысил голос. — И всякую дрянь к реке подпускать никак нельзя, судари — не для того мы державой тут поставлены. Если надо — значит, будем Пограничье охранять, как раньше охраняли!

— Разумеется. — Младший Друцкий покосился на отца. — Но для начала неплохо бы написать письмо государю. В Москве наверняка пожелают узнать, что…

— Да кто ж их знает, Александр, чего они там пожелают. А вот Николаю Платоновичу сообщить надо. Он человек непростой, но раз уж такие дела начались, значит, тоже должен свою службу нести. — Старший Друцкий на мгновение смолк и, подумав, добавил: — В Гатчину я сам поеду. Раз уж у вас, судари, с Зубовыми недоразумение вышло.

Я бы не поленился весьма красочно описать это самое «недоразумение». И заодно поведать его сиятельству все, что я думаю о Николае Платоновиче, его сыновьях, Москве и самом государе императоре.

Но вслух сказал, конечно же, совсем другое.

— Возможно, так нам и следует поступить, Матвей Георгиевич. Я сегодня же отправлюсь в Орешек, — кивнул я. И, еще раз оглядевшись по сторонам, уточнил. — Как только сожгу здесь все, что еще может подняться.

Глава 18

Храм встретил меня знакомыми уже огоньками свечей и теплым полумраком. Зданию было уже лет триста, не меньше, и ничего похожего на котельную здесь, конечно же, не было. Топить приходилось по старинке, дровами, и кто-то из местных наверняка трудился с самого утра. И справился: после моросящего ноябрьского дождя на улице внутри было чуть ли не жарко.

Я легонько отряхнул отцовский плащ, позволяя воде стечь на пол, и через мгновение уже стоял в небольшой лужице. Выглядело это не слишком учтиво, но заниматься этим снаружи на крыльце не было никакого смысла. Тем более, что отругать меня все равно было некому — храм будто вымер, и в полумраке я не слышал даже шагов.

Только Светлые смотрели на меня с образов, но в их взглядах осуждения я не заметил. Ученицам и названным сестрам Небесной Праматери гневаться не полагалось в принципе — особенно на того, кто пришел в храм просить о помощи.