Молот Пограничья. Книга III - Валерий Пылаев

полная огромных кривых зубов пасть вдруг оказалась совсем рядом. Злобные желтые огоньки в глазницах сверкнули так ярко, что я даже сумел разглядеть намертво вросший в лоб ржавый ободок и пластину сверху.

Погибший десятки, а может, и сотни лет назад воин носил что-то вроде шлема.

Зубы уже тянулись к моему горлу, но вместо страха я чувствовал только злобу — такую же густую и тягучую, как разлитый повсюду аспект Смерти. Кое-как вывернувшись, я ударил тварь локтем, а потом с размаху впечатал раскрытую ладонь в лоб.

Пролежавшее невесть сколько лет в Тайге железо выдержало — а кость нет: глаза упыря потухли, и мне на грудь брызнуло что-то вязкое и холодное. Я ударил еще раз, и остатки шлема ушли в плоть между здоровенных плеч. Такое движение должно было забрать у меня последние силы — но их, наоборот, стало только больше.

И объяснение тому имелось — просто сейчас я не хотел даже думать о нем.

— Держите, Игорь Данилович! — крикнул Сокол, снося голову подобравшейся сбоку твари. — Вам это сейчас нужнее!

Его меч сверкнул в воздухе и послушно лег рукоятью в мою ладонь. Я крутанулся на месте, одним движением разрубая надвое сразу двух упырей, и тут же бросился на помощь Горчакову. Старику явно приходилось туго, но втроем со старшим Друцким мы кое-как сумели оттеснить тварей от идолов и даже опрокинули на землю огромного упыря в остатках армейской формы. Я перехватил меч в воздухе и, развернув острием к земле, вогнал клинок в голову по самую рукоять.

— Вот это удар! — восхищенно пропыхтел Друцкий. — И откуда такая сила?

Судя по протяжному вздоху Горчакова, который я расслышал даже сквозь лязг стали, хрип и шарканье упырей, старик уже сообразил, в чем дело. И прекрасно понимал, почему я продолжил кромсать упырей направо и налево, когда остальные князья и гридни уже еле поднимали руки.

Но выбора у меня не было: Основа выжала себя до капли, и теперь пыталась раздобыть хоть немного маны, вбирая в себя то, что в буквальном смысле валялось под ногами. И — чего уж там — трофейный аспект годился для ночной мясорубки куда лучше искорки первородного пламени, трепыхавшейся где-то между сердцем и желудком. Я забирал чужую Смерть — и тут же возвращал ее размашистыми ударами клинка.

И когда внутрь вновь хлынул поток черной маны, за спиной будто зажегся гигантский прожектор. Туман и даже сама темнота расступилась, и теперь я без всякого усилия мог видеть бредущие к капищу неуклюжие, медлительные и слабые тени.

— Вперед! — рявкнул я, прокручивая в руке меч. — Прикончим их — всех до единого!

Глава 17

Силы закончились внезапно. Только что я готов был сражаться хоть целые сутки без перерыва, кромсая все, что подвернется под руку. Меч Сокола понемногу терял остроту, покрываясь зазубринами от ржавых доспехов и того, что когда-то было человеческими ребрами, но все так же рассекал холодную немертвую плоть. Я уже перестал считать упокоенных упырей и просто дрался, метаясь по капищу от идола к идолу — в зависимости от того, где князьям и их людям больше требовалась помощь.

Старики и даже мои ровесники уже еле двигались, насаживая на копья ожившую нечисть, а я продолжал рубить. Полчаса, час, два… А может, и больше — какая разница? Круговорот Смерти работал не хуже когда-то созданного мной магического контура и, казалось, готов был функционировать вечно.

Пока туман вдруг не пополз прочь, а небо над верхушками деревьев не начало розоветь. До восхода солнца оставалось еще часа полтора, не меньше, однако утро уже заявило свои права на этот мир. А вместе с ночью ушла и взятая взаймы мощь, которая питала мое тело. Глаза тут же заслезились, лес вокруг расплылся цветастыми кляксами, на плечи будто рухнула свинцовая плита, а меч в руках вдруг стал впятеро тяжелее.

Силы закончились внезапно — к счастью, вместе с упырями.

Последнюю тварь — гиганта чуть ли не трех метров ростом в ошметках кольчуги — Горчаков и Друцкие добивали уже без меня. Подняли на копья, повалили и обезглавили, даже успев каким-то образом удрать от тянувшихся к ним тусклым нитям аспект. И на капище вдруг стало так тихо, что стук собственного сердца в ушах показался то ли звоном колоколов, то ли артиллерийской канонадой.

Меч выпал из ослабевших пальцев и упал на траву, а за ним рухнул и я сам. Просто уселся прямо на землю, едва успев заметить клочок, не залитый черной дрянью или не заваленный отрубленными кусками плоти. Какой-нибудь недобиток из упырей сейчас без труда запустил бы зубы мне в ногу, но двигаться я уже не мог, не хотел и не собирался.

Тут же навалилось желание спать. Точнее, закрыть глаза и отключится — и плевать, даже если насовсем. Наверное, что-то такое могли бы чувствовать исправные автоматоны, вдруг лишившись наполненного энергией жив-камня. Даже голова отказывалась работать, и сознание с трудом ворочало мысли, будто они вдруг стали весом и размером с валуны на берегу Черной речки.

Точнее, мысль осталась всего одна — и именно она сейчас и не давала мне просто уткнуться лбом в собственные колени и вырубиться.

Я, черт возьми, хотел знать, насколько все паршиво — и хотел даже сильнее, чем спать.

Наверное, поэтому Основа и подчинилась, каким-то чудом выдавив из резерва жалкие капли маны. То, что я сейчас пытался проделать, почти не требовало энергии, однако предполагало исключительную концентрацию на своем… скажем так, внутреннем мире — и поэтому нырнуть в тускло-серый эфир и расплести в нем тонкие цветастые нити аспектов вышло то ли с четвертого, то ли с пятого раза. Стихии кружились рядом, вытягиваясь в бесконечность, сливались в танце, и лишь усилием воли я сумел отделить сначала послушный и торопливый Огонь, потом несколько голубых ниточек Льда, позаимствованных у кракена.

Дальше дело пошло бодрее, и Камень — почти неподвижные прожилки серо-коричневого, наследие убитого днем кабана-переростка — я выловил уже почти без усилия. Потом настало очередь Жизни. Если мне изменяла память, прибор в военном госпитале показал восемнадцать пунктов. И именно столько я и должен был увидеть желто-зеленых ниточек мерно пульсирующих в эфир.

Но не увидел. Пересчитал снова, потом еще раз, но их так и осталось всего девять… с половиной. Одна будто истлела, превратившись в застывший черный волосок. Больше похожий на тонкую трещину в небытие, чем на отпечаток энергии аспекта. И лишь когда я сумел разглядеть еще несколько — наконец,