Пленники раздора - Алёна Артёмовна Харитонова

– Что случилось? – внезапно спросил Лют, вертя в руках луковицу.

Вынужденная слепота казалась ему, по всему судя, занятной. Он пытался к ней приноровиться, давая возможность носу, рукам и ушам возместить хотя бы часть того, что теперь оказалось сокрыто от глаз.

– Где? – не поняла Лесана. – Где случилось?

– Не знаю где. Не знаю с кем. Но ты будто цветок засохший.

Девушка хмыкнула.

– Это как?

Волколак пожал плечами.

– Вроде и лепестки, и стебель на месте, а чуть тронь – рассыплется.

Лесана стряхнула с колен шелуху, положила очищенную луковицу на чистую холстинку, а руки спрятала в рукава шубки. Стужа стояла такая: пальцы костенели!

– Не рассыплюсь, не надейся, – «утешила» она оборотня.

– Это тебе кажется, – ответил он, а потом сказал: – Так хочется снять эту клятую повязку! Глаза чешутся. Когда стемнеет, разрешишь?

– Нет. У тебя зрачки блестят.

Лют мученически вздохнул и сызнова взялся вертеть в руках луковку.

Когда каша приготовилась, Лесана попробовала её, обжигающую, исходящую духмяным паром, и сказала волколаку:

– Пойду Храна разбужу.

Тот рассеянно кивнул.

Девушка заметила, что оборотню нравилось сидеть возле огня. Повязка защищала глаза, но позволяла коже чувствовать тепло. Вот он и наслаждался.

Мало-помалу стянулись к костру, оживлённо переговариваясь, остальные путники с мисками и ложками в руках. Подошёл Тамир, до сей поры о чём-то беседовавший со Смиром.

Лесана положила колдуну каши. Он равнодушно кивнул, устроился рядом и принялся есть, глядя в пустоту. Зато Лют уписывал харч как не в себя. Лишь теперь Лесана сообразила, что последний раз кормила пленника чуть не сутки назад. Сделалось стыдно. А потом она рассердилась: шибко гордый! Мог бы и напомнить.

– Вкусно моя сестра стряпает? – вдруг громко спросил он сотрапезников.

Мужчины отозвались согласным гудением. А Лесане сделалось неловко от разом обратившихся в её сторону взглядов.

– Да, вкусно, – скупо похвалил Тамир.

Девушке от этой его похвалы захотелось провалиться сквозь землю. Казалось, даже последний дурак в обозе понял: вовсе они не муж и жена. Да и разве станет мужик бабу свою по плечу похлопывать, как сотоварища?

– Ай, накормила, красавица, – отозвался с другой стороны костра Смир. – Уважила. Я чуть ложку не проглотил.

Трапеза завершилась, и парни, кто помоложе, поволокли отчищать да отмывать опустевший котёл. А Лесана, Тамир и Лют отправились к саням, в которых им предстояло ночевать. Полог колдун уже натянул, оставив продух, чтоб внутри было не слишком душно. Первой забралась Лесана, устроилась на войлоке, брошенном на солому, укуталась меховым одеялом. Потом в сани юркнул Лют и уже последним – Тамир.

– Ложись в серёдку! – Волколак подвинул девушку. Она было заспорила, но он ущипнул её за тыльную сторону ладони. – В серёдку. – А сам вытянулся вдоль бортика и, повернувшись спиной, попросил: – Повязку сними. Всё лицо от неё зудит.

Лесана ослабила узел и стянула с головы оборотня полоску ткани, отбросила её в изголовье.

Лют принялся яростно тереть глаза.

– Хорошо-то как…

Тамир уже давно устроился рядом и спал. Всё же он очень похож на Донатоса… Как сын на отца. Даже взгляд такой же пустой.

Лесана смежила веки.

– Ты не спишь? – Оборотень ткнул её в бок.

– Отстань.

– Так что случилось?

– Ничего.

Волколак усмехнулся.

– Врёшь.

– Нет.

– Ты его знала? – спросил он. – Того обережника, который пропал? Кем он тебе был?

Лесана распахнула глаза и повернулась к собеседнику.

– Уж с кем с кем, а с тобой я точно не стану об этом беседовать, – ответила она.

Оборотень смотрел пристально, словно надеялся разглядеть в её взгляде то, о чём не хотел болтать язык.

– Не обо всём приятно говорить. Да, Лесана? – негромко промолвил Лют.

– И что? – спросила она, не понимая, куда он клонит.

– А то, – ответил волколак. – Спрашивать ты любишь, а отвечать нет. Тогда зачем у меня над душой вечно стоишь со своими расспросами?

Девушка приподнялась на локте.

– Я лишь хотела знать: был ты в той деревне или нет? Дурачил ты Клёну или правду сказал?

Он качнул головой с досады.

– Я тоже лишь хотел знать, кем тебе доводился тот обережник. И почему тогда в подземелье ты испугалась меня.

– А почему ты тогда руки распускал?

– А почему ты не хочешь отвечать на мои вопросы?

Лесана спросила, искренне не понимая:

– Зачем тебе?

Эту свою дурость оборотень объяснил так же, как и любую другую:

– Скучно. Думал, поболтаем…

– Я хочу спать.

Он вздохнул.

– А я нет. Я хочу в лес.

– Слушай… – Лесана устало уткнулась лбом в войлок. – Ну дай отдохнуть, а? Что ж ты трепливый-то такой?

Лют зевнул.

– Кто умеет разговаривать с людьми, не пропадёт. А вы с Тамиром, как два сыча. Слово лишнее обронить чураетесь. Оттого и неуютно обоим. Хорошо ещё, что у меня глаза завязаны, а то на ваши рожи кислые насмотревшись, и от тоски взвыть недолго.

Лесана хмыкнула.

– А ты, значит, не пропадёшь с языком таким длинным? Тебе, значит, уютно?

– Не пропаду. – Он усмехнулся. – И вам не дам.

Девушка развеселилась.

– Ну-ну.

– Что «ну-ну»? Спи.

Волколак повернулся к ней спиной и в тот же миг уснул. Лесана досадливо вздохнула. Ну и трепло! Весь сон прогнал. Она ещё повозилась между своими «сродниками», устраиваясь поудобнее, но Тамир недовольно рыкнул и придавил её тяжёлой рукой.

С тоской Лесана подумала, что замысел Клесха, разумеется, хорош, да только воплощать его приходится им, а не ему.

А потом она заснула. Ей блазнились объятия. Крепкие-крепкие.

От мужчины, стискивавшего её плечи, пахло дымом, морозом, железом, дублёной кожей. Хотелось посмотреть ему в лицо, но никак не получалось запрокинуть голову, не хватало сил. И железная пряжка его перевязи больно давила на грудь.

«Не отпускай… не отпускай…» – шептала Лесана. Но он молчал. Ей было обидно, что нельзя увидеть его лицо, услышать голос. И она плакала. Но из глаз катились не слёзы, а крупные красные бусины. Те самые, о которых она так грезила и которых у неё никогда не было.

* * *

Парень с безобразным шрамом через всё лицо притаился за большим валуном и из своего убежища наблюдал за полощущими бельё девками. Девки были хороши: налитые, стройные. Они не догадывались, что рядом есть видоки, а потому держались раскованно, отчего делались ещё краше. Подолы рубах водопряхи подоткнули за опояски, оголив ноги до самых бёдер, рукава закатали, косы, чтоб не перевешивались и не падали в воду, обернули вокруг шей.