Прах - Элизабет Бир

Она могла бы выпить больше.

Почувствовав себя лучше, Персеваль поставила кувшин на землю, собралась с силами и встала. Свое собственное тело казалось ей слабым и хрупким. Когда она шаталась, крылья разворачивались и подхватывали ее.

Это странно – понимать, что при этом они не причиняют ей боли. Персеваль потянулась и потрогала корень обрубка, то место, где когда-то росли ее собственные теплые крылья. Новые крылья неощутимо сливались с ее телом; гибкие в точке контакта, они становились прохладными и твердыми ближе к периферии.

Ткани, поврежденные антимечом, не регенерировали и поэтому не должны были объединяться с протезом. Подобные раны затягивались очень неохотно и часто кровоточили, словно стигматы, в течение многих лет. Иногда более глубокая ампутация стимулировала более качественное исцеление. Иногда.

Программы антимеча были предназначены для того, чтобы мешать деятельности симбионта. Они сами были колониями, и, по слухам, эти колонии обладали злым и агрессивным характером. Ей повезло, что рана не стала токсичной.

Мысль вызвала противоречивые воспоминания. Яд ведь проник в рану, верно? У нее был жар. Она попала в перестрелку. Вспомнить подробности Персеваль не могла.

Возможно, поэтому ей так больно и поэтому она так тормозит, словно плебей наутро после порки, – и поэтому симбионт подвел ее.

Волоча за собой не поддающиеся объяснению крылья и все еще – или снова – испытывая жажду, Персеваль пошла искать музыкантов. Паниковать она будет позже. А сейчас она будет сохранять спокойствие.

На одних и тех же ветвях деревьев здесь можно было увидеть почки, цветы и фрукты. Персеваль узнала персики, оливки, миндаль. Самое высокое дерево было вдвое выше ее, и стволы были толще, чем на ее родине. Местная гравитация оказалась довольно мощной, и, когда Персеваль задрала голову, чтобы посмотреть через листву на кристаллические панели, которые пропускали солнечный свет, она подумала о том, сможет ли она здесь летать, даже с механическими крыльями. Скорее всего, здесь есть где развернуться.

Звуки флейты были слышны лучше, но и их эхо было сильнее. Звуки гитары подсказали Персеваль, где сидит музыкант.

Персеваль шла на звуки музыки, пока не увидела точно такой же лагерь, как и тот, который она покинула. Но здесь были две фигуры.

Точнее, две человекоподобные фигуры и одна большая белая птица.

Один из людей сидел, скрестив ноги, на такой же кровати, как у Персеваль. Это была Риан. Она держала в руках гитару, и ее пальцы неуклюже скользили вверх и вниз по грифу. Она подняла голову, заметила приближающуюся Персеваль и взяла не тот аккорд.

Рядом с ней сидел человек с флейтой. Его облик сбил Персеваль с толку: коричневато-красные волосы, столь же вьющиеся, как и у Риан, но более мягкие и скрученные в кудряшки, а не сбитые в шерстистую колючую массу; худые руки и узкие плечи. А затем флейтист встал и повернулся к ней, и Персеваль увидела босые ноги и костлявые лодыжки, а на левой ноге – ножны. Лицо казалось женским – ангельским, милым и округлым. Флейтист был без рубашки, облегающие брюки не оставляли сомнений в том, что его более интимные части устроены по мужскому типу.

Персеваль постаралась не пялиться на него.

Балансируя на каждой ноге по очереди, флейтист натянул мягкие сапоги. Риан не встала, но перестала играть, когда незнакомец сказал:

– Персеваль, это Мэллори, который нам помог. Мэллори, это…

«Моя сестра», – мысленно подсказала Персеваль, но она не могла насильно передать смысл слов в голову Риан или оформить их ее губами.

– Сэр Персеваль Фуко Конн, – сказала Персеваль. – Из Двигателя. Я пытаюсь добраться до моего отца и передать ему срочную весть.

Взгляд Риан подсказал Персеваль, что ее сестра, возможно, не рассказала этому человеку всего.

А может, и почти ничего не рассказала. Персеваль прикусила губу; они же беглецы, а Власть может подкупить кого угодно.

Она протянула руку и стала ждать, когда флейтист с волосами цвета красного дерева ее пожмет. Но прежде чем это произошло, с противоположной стороны поляны донесся голос.

– Как приятно встретить тебя в более приятных обстоятельствах, – сказала белая птица, сидевшая на пне. Персеваль бросила на нее взгляд и поняла, что это вовсе не птица, а василиск.

Ей не нравилось, что она не в курсе подробностей.

– О, – сказала она.

А затем у нее подогнулись колени, и она села на мох.

Риан вскочила, чуть не споткнувшись о гитару, и тоже резко села. Мэллори засунул флейту в сапог и прижал ладони к лицу Риан.

– Дети, вы больны и устали. Не двигайтесь.

Даже его голос был андрогинным – не для нейтральности, а для гибкости. Только что Персеваль услышала в нем звучные и властные мужские ноты, а затем упрекающий тон женщины.

Она подчинилась и села.

Чуть позже, когда их хозяин принес откуда-то самонагревающийся чайник, воду, таблетки и пакетики с травами, у нее уже были силы на то, чтобы интересоваться происходящим. Ловкие руки Мэллори переставляли предметы с места на место, что-то насыпали и наливали. Происходящее заворожило Персеваль.

– Ты целитель, Мэллори.

– Нет, – ответил Мэллори и взял две чашки. – Я некромант. Вот, выпейте это.

9

Вот она какая, принцесса

Когда-то сей прах был человеком.

Уолт Уитмен

«Так вот они какие, принцессы», – подумала Риан, наблюдая за тем, как Персеваль с идеальной бессознательной надменностью выдает свое имя и цель, словно они – просто пустяк. Или… «надменность» – не то слово, да? потому что она по своей природе неоправданна.

А в Персеваль ничего неоправданного не было. Ее самоуверенность была продуктом ее способностей и опыта, знаний воина о своем теле и об окружающей обстановке. Взяв кружку, она села, скрестив ноги, поставила локти на колени – и без малейших признаков любопытства посмотрела на Мэллори:

– Что в чае?

– Салициловая кислота, – ответил Мэллори, – капсаицин, лакрица, ромашка и кое-что еще. У тебя была мощная бактериальная инфекция, и, кроме того, тебя ослабил вирус.

И все же Персеваль настороженно понюхала напиток. Риан, которой тоже не давала покоя боль, даже не могла себе представить, насколько хуже сейчас ее подруге.

Ей было куда проще считать Персеваль подругой, а не сестрой. Персеваль была возвышенной – ну, то есть Риан тоже ей стала, но до сих пор не привыкла к своему новому статусу и привилегиям, а ведь чувство собственной избранности буквально сочилось