Прах - Элизабет Бир

которой тянулись серебристо-голубые и белые узоры. Оно сидело на ветке, обвивая ее хвостом.

– Я Гэвин, – сказал василиск. – Добро пожаловать в этот рай, дочери Бенедика.

Риан не знала, что бы сделала Персеваль, но она могла себе это представить.

Она встала между василиском и сестрой. Ветка, на которую приземлился василиск, все еще раскачивалась, и он слегка развел крылья в стороны, чтобы сохранить равновесие. Он напомнил Риан раскачивавшегося на качелях попугая, которого она видела у какого-то паяца.

Она не знала, что будет делать, если василиск бросится на нее. Его пальцы и когти вместе были длиной с ее мизинец; его клюв выглядел так, что сможет с легкостью этот мизинец откусить. Когда василиск поворачивал голову из стороны в сторону, Риан была уверена, что он измеряет расстояние между ними, – и то, что его глаза были закрыты, не имело значения. Она присела, вытянула правую руку – левая по-прежнему двигалась с трудом – и пошарила в мокрой опавшей листве, пытаясь найти камень, ветку… хоть что-нибудь.

– Я вежливо тебя приветствую, – сказал василиск. – А ты стараешься найти камень. Вот, значит, как вы встречаете незнакомцев в Доме Власти? Мысль об уровне вашего гостеприимства меня пугает.

Самым странным был его клюв: он двигался, словно рот марионетки, – так, словно клюв и толстый черный язык могли издавать звуки человеческой речи…

Риан вспомнила попугая и закрыла рот, но не выпрямилась и не встала на колени. Добрые слова или нет – все равно; после того что произошло за последние часы, ей не очень хотелось доверять чужаку.

– Прошу прощения, – сказала она. Локтем, словно согнутым крылом птицы, она указала себе за спину, на Персеваль: – Вот как мы обращаемся с гостями во Власти. Не рекомендую тебе туда идти.

– Да уж. Но я – ваш проводник по раю, и, если ты пойдешь со мной, я выясню, что мы можем для вас сделать.

– А если я не пойду с тобой?

Василиск сложил крылья; маховые перья скрестились над его спиной. Риан заметила, что блестящие чешуйки хвоста образуют серебристо-белые узоры между голубыми и серыми чешуями, под которыми просвечивала кровь.

– Твоя сестра больна, – сказало существо. – Если ты не пойдешь со мной, то что ты будешь делать?

Василиск подождал минуту, словно действительно рассчитывал услышать ее ответ. Она промолчала, и тогда он развернул хвост с изяществом крупной змеи; нижняя поверхность изогнулась, стягивая широкие чешуи. Существо взлетело, сделало круг – над головой Риан, но не пролетая над Персеваль, – а затем развернулось.

Замахав тяжелыми крыльями, василиск пролетел десять метров вдоль голой тропы, на которой сплелись корни деревьев. Пауза, затем еще десять, и снова остановка. Риан следила за ним.

Он не оглядывался.

Риан потянулась назад, нащупала безвольно повисшую руку Персеваль среди крыльев-паразитов и шагнула вперед. Конструкт задрожал и, похоже, хотел осторожно отступить. Риан подумала, что он старается держаться подальше от василиска, словно испуганный пес, который надеется, что его не заметят.

– Прекрати. Идем. Быстрее, – сказала она.

И крылья-паразиты – а теперь скорее паучьи ноги – неохотно зашагали вслед за ней, словно Персеваль была их поводком.

Еще один шаг, а затем еще один. Если она не хочет упустить василиска из виду, то ей нужно принять решение. «Раз уж пошла, так иди», – подумала она, и целеустремленно двинулась дальше – меж деревьев и мимо заросшей плющом стены, вслед за слепым чудовищем. Крылья… «Крыло», – твердо сказала себе Риан; если дать им имя, это поможет отделить их от Персеваль, а Риан хотела четко разделять их в своей голове. Крыло семенило рядом, и Персеваль висела под ним, словно перезревший плод на дереве. Здесь была гравитация, и поэтому Персеваль больше не парила в позе эмбриона. Теперь ее руки и ноги болтались, а голова раскачивалась, как бы плавно ни двигалось Крыло.

Риан вышла на тропу, и земля под ее ногами стала ровной, утрамбованной и теплой; ноги многочисленных путников содрали кору с корней. И все же это была не лучшая дорога для босых ног, и, пару раз ударившись пальцем о корень, Риан заскулила.

А когда василиск повернулся к ней, она прикусила губу.

Возможно, остановка слегка пробудила Персеваль; она что-то невнятно мяукнула и капризно оттолкнула руку Риан.

– Она очень больна, – сказала Риан, когда василиск уставился на нее крепко зажмуренными глазами.

Он кивнул.

– Тогда, пожалуйста, поспеши.

И он снова двинулся в путь – вдвое быстрее, чем раньше.

Персеваль все еще было больно, но теперь боль изменилась. Это была не боль незалеченной травмы, а ноющая боль натруженных мышц на отдыхе – скорее напоминание о недавно полученном уроне, чем сам урон. Плащ из крыльев согревал ее, и она спокойно лежала в тени.

Она смутно помнила переход, головокружение, тошноту и озноб. Но сейчас у нее были мягкая постель, и зеленые листья, и чистый запах воздуха.

Должно быть, Риан привела их в безопасное место. Боль была почти приятной.

Персеваль перекатилась на спину и вспомнила, что обворачивающие ее крылья – чужие. Ее живот сжался. Неужели мысль об этом будет каждый раз так ранить ее?

Но теперь она была одета – широкие брюки и топ с длинными рукавами, завязанный на талии, дарили ей благословенное тепло впервые с… впервые с тех пор, как ее взяли в плен. Она была на поляне, на постели, лежащей на мягком слое мха, и над ней на веревках к ветвям деревьев кто-то подвесил плетеные зонтики. Сквозь отверстия в них падали осколки света. Звенела цикада. Кроме того, Персеваль услышала обрывки музыки – звуки флейты и гитары.

А Риан нигде не было видно.

С бешено бьющимся сердцем Персеваль села, и ее чуть не стошнило; к мерзкому вкусу во рту добавилась еле заметная нотка желчи.

Ее веки покрылись корками, зубы были отвратительными. Она не понимала, какая задача могла так отвлечь симбионтов, чтобы они настолько пренебрегли гигиеной. А вот ее кожа была чистой и пахла мылом; кто-то ее вымыл. Рядом с Персеваль на невысоком подносе стоял кувшин; вода в нем была комнатной температуры, и, судя по запаху, в нее добавили измельченные листья мяты.

Персеваль окунула пальцы в воду и протерла глаза, лицо, запекшиеся губы. Она вытащила листья мяты и пожевала их, а затем села, скрестив ноги и сгорбившись между крыльев-паразитов. Зажав кувшин между лодыжками, она наклонилась к нему, чтобы напиться. Она пила так до тех пор, пока вес кувшина не уменьшился настолько, что она смогла поднять его – и после этого она пила, держа кувшин в руках. Он был тяжелым, его