"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 - Никита Киров

Раздался рев, нечеловеческий, полный боли и ярости, он резанул мой слух и тишину Пустоши. От поврежденного наплечника Сварога во все стороны брызнули искры первозданной материи. Что-то темное и густое, похожее на жидкую ночь, смешанную со звездной пылью, хлынуло из раны. Это была не божественная кровь. Это было неслыханное, невозможное прежде нарушение законов. Смертный пролил кровь бога!!!

Пространство вокруг нас заколебалось, как вода в луже, в которую бросили камень. Камни руин застонали, вторя реву разъяренного бога. Руны на них вспыхнули лихорадочным светом.

— НЕСМЫВАЕМОЕ ОСКОРБЛЕНИЕ! — завопил и Переруг, но в его голосе отчетливо слышалась дрожь. Не только от гнева. От страха? Перед раненым братом? Перед этим местом? Перед… мечом? Передо мной?!!

Я не стал ждать. Адреналин, ярость меча, животный ужас — все слилось в одну отчаянную мысль-крик: «БЕГИ, МАТЬ ТВОЮ!!!».

Я с силой оттолкнулся от стены, кубарем скатился с груды обломков, не разбирая дороги. Ноги сами понесли меня вглубь спасительного лабиринта безумных руин. Кривые стены, нависающие арки, шепчущие камни — все это мелькало в периферийном зрении. За спиной же бушевала буря. Сварог ревел от боли и гнева, его рана светилась и пульсировала, искажая реальность вокруг. Переруг пытался его сдержать, его голос шипел что-то о «силе места», о «запрете»…

— Он… ОН РАНИЛ МЕНЯ! ОСКВЕРНИЛ! — гремел Сварог. — Я СОЖГУ ЭТО МЕСТО ДО ОСНОВАНИЯ ВМЕСТЕ С ЭТИМ ЧЕРВЕМ!

Воздух вспыхнул. Нет, он не просто вспыхнул. Он закипел. Белым, яростным пламенем, которое не просто светило, а безжалостно выжигало сетчатку.

Камни под моими ногами раскалились, они запекались в одно мгновение, трескаясь затем с хрустом ломающихся костей. Трава испарилась с громким шипением, оставив после себя стеклянистые пятна спекшегося песка.

И над всем этим, в центре этого спонтанного, сжимающегося Солнца Гнева бушевал Сварог.

Его рев был не просто звуком. Это был разрыв мироздания. Грохот тысячи одновременных ударов молний, смешанный с рёвом извергающегося вулкана и скрежетом рвущихся материковых плит. Он сотрясал не только уши, но и кости, душу, выбивая дыханье.

Его фигура, обычно излучавшая могучее, упорядоченное сияние, теперь пылала хаосом. Пламя не струилось от него — оно взрывалось наружу бешеными протуберанцами, рвущимися в разные стороны, как плети из чистого адского огня. Одежды? Их не было. Только ослепительная, неистовая аура гнева, искажающая пространство. Его глаза — два сколотых солнца, — сверкали невыносимым, слепящим белым светом, в котором не было ничего, кроме безумной ненависти.

Это была не просто злоба на дерзкого смертного. Это была ярость бога, оскверненного в самой своей сути. Прикосновение моего серого льда, холодной, чужеродной, ненавистной ему силы, стало каплей, переполнившей чашу вечного могущества. Это немыслимо, нарушало все законы мироздания — смертный поднял руку на бога и сумел ранить его.

И стихии послушно откликались на эту ярость, как на приказ. Небеса потемнели, свернулись в бешеный вихрь пепельно-багровых туч, пронизанных белыми молниями. Они яростно били, кромсали небо и землю тысячами белых копий каждую секунду, оставляя после себя не пожары, а озера расплавленного камня и стекла. Ветер не просто завывал — он выл как загнанный зверь, срывая то, что не успели спалить молнии, ураганом, несущим не прохладу, а обжигающий песок и пепел. Земля корчилась в судорогах, разверзаясь пропастями, из которых било пламя и дым. Воздух гудел, как раскаленная струна, готовый лопнуть.

Сварог не атаковал целенаправленно. Он бушевал. Каждый взмах его руки, каждый поворот пылающего торса порождал новый катаклизм. Волна пламени, сжигающая все до атомов? Легко. Град белых, как раскаленный фарфор, молний, испепеляющих целые холмы? Мигом. Вихрь, вырывающий скалы с корнем и швыряющий их как камешки? Пожалуйста. Это был не бой. Это было извержение божественной ярости, апокалипсис, спровоцированный одной каплей богохульной крови на его плече — той самой, что пролил я своей серой магией. Кровь, которая мерцала золотисто-огненным светом на фоне всепоглощающего белого безумия — единственное напоминание о ране, о том унижении, которое и развязало этот ад на земле.

— Нет, брат! — отчаянно шипел Переруг, опасливо держась подальше от бушующего Сварога. — Здесь не наша вотчина! Пустошь не потерпит нашего гнева! Она… она проснется! Наместник почует! Мы не можем… наша власть здесь ущербна! Мы ослаблены. Он ускользнул! Оставь! Подождем, когда он вернется и тогда его ничего не спасет. Он отдаст то, что нам причитается. Иначе мы уничтожим все и всех кто ему дорог.

Их голоса, полные ярости и страха, терялись, отдалялись. Они не шли за мной. Не могли? Или не решались? Пустошь сковывала их силу, делала уязвимыми, а рана Сварога, нанесенная оружием древней мести, была для них неожиданной и страшной.

Я бежал все дальше, спотыкаясь о камни, скрываясь за углами всевозможных зданий. Меч Тьёрн в моей руке постепенно угасал, его яростный свет сменился на глухое, тревожное свечение, как у уголька под пеплом. Он спас меня. Но какой ценой? Ценой оскорбления богов. Ценой того, что теперь Сварог и Переруг стали не потенциальными союзниками, а лютыми врагами. Проблемой, которую надо будет решать. Очень большой и злой проблемой. Могу не вывезти. Впрочем, сейчас рано об этом думать. Уверен, что когда придет время я смогу их удивить. И если надо — смертельно.

Я прижался спиной к холодной, гладкой стене, покрытой плывущими рунами. Дышал, как загнанный зверь. Боль в боку от удара о камни напоминала о себе. Вокруг снова была давящая тишина, нарушаемая лишь моим прерывистым дыханием и… шепотом камней. Шепотом, который теперь казался зловещим.

Я был один. По-настоящему один. С врагами позади — богами, чью силу я оскорбил. И с врагом впереди — Наместником Пустоши, к которому мне все равно нужно было идти. И без божественной метки… Лишь с мечом, жаждущим мести, и своей смешанной, ненадежной кровью.

Пустошь смотрела на меня тысячами безумных глаз своих руин. И ждала.

Тишина руин была обманчива. Она не была пустой. Она была натянутой струной, вибрирующей от чужого внимания. Я шел, и камень под сапогами скрипел не по-человечьи. Каждый ломаный угол, каждая плывущая перед глазами руна на стенах этого проклятого города — все это было частью Ее. Дикой Пустоши. И Она чувствовала меня. Не как угрозу. Как… долгожданное блюдо.

Оно тянулось оттуда, из самого сердца этого безумия, за многие километры непроходимых, искаженных пространств — чувство голода. Нет, не голода. Жажды. Жажды разорвать, поглотить, растворить в