"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 - Никита Киров

с обломками скамей. Размахивают, как дубинками. Я не отступал. Рванул руками вниз, к земле. Плитки под их ногами вздыбились ледяными шипами, острыми и толстыми, как копья. Один вскрикнул, пронзенный через бедро. Другой успел отпрыгнуть, но потерял равновесие.

Но их много. Слишком много. Сковывающие нити света опутали мои ноги — не сильно, но достаточно, чтобы замедлить. Спереди — Подбородок, лицо перекошено яростью, обе руки выброшены вперед. Из ладоней — сдвоенный луч сжигающей энергии, толщиной в руку. Направлен мне в грудь.

— Сдохни!!! — заорал он.

Время замедлилось окончательно. Пустота внутри заурчала, как голодный зверь. Я не стал создавать щит. Я расширился. Взорвал пространство вокруг себя волной ледяной пустоты. Невидимой, но чудовищной силы. Она пошла кругами, как от брошенного в воду камня.

Нитки света, опутывающие мои ноги, лопнули, как паутина. Луч Подбородка, уже в сантиметрах от моей груди, искривился, заколебался, словно наткнувшись на невидимую преграду. Он не погас, но потерял фокус, превратившись в рассеянное сияние, обжигающее кожу, но не прожигающее насквозь.

И я пошел сквозь него. На Подбородка. Сквозь жар и свет. Ледяные каналы внутри горели, отводя часть энергии, но боль резала кожу. Я дошел до него. Его глаза, полные безумия, вдруг отразили чистый ужас. Он попытался отшатнуться.

Мои руки, обледеневшие до локтей, схватили его за плечи. Не для удара. Для контакта. Пустота хлынула через ладони прямо в его тело. Не просто холод. Абсолютный ноль. Остановка жизни.

Он не закричал. Он застыл. Буквально. Глаза остекленели, рот открыт в немом крике. Иней моментально покрыл его лицо, волосы, одежду. Он стоял, как ледяная статуя, в позе отчаяния, излучая жуткий холод. Я отступил. Его замерзшее тело рухнуло на плитку, разбившись на крупные, хрустящие осколки. Внутри — не кровь, а черный лед.

Тишина. Глубокая, звенящая. Только тяжелое дыхание и… всхлипывания. Оставшиеся — человек десять — замерли. Их праведный гнев испарился, сменившись первобытным страхом. Они смотрели на осколки Подбородка, на застывшего Рыжего с перебитым горлом, на тела, разбросанные ледяными шипами и моими ударами. На меня. На мои руки, с которых еще стекали капли тающего инея, на обожженную, но уже затягивающуюся кожу груди.

— Предупреждал ведь, — сказал я. Голос был хриплым, но ровным. Как скрип льда под сапогом. — Посеявший ветер пожнет бурю.

Я сделал шаг вперед. Не угрожающе. Просто шаг. Им этого хватило. Как по сигналу, они бросились врассыпную. Не бежали — панически метались, спотыкаясь, толкая друг друга, с визгами и всхлипами. Их боевой дух рассыпался прахом.

Я стоял, переводя дыхание. Пустота внутри насытилась — холодной энергией страха, боли, оборванных жизней. По аллее то тут, то там лежали тела: с перебитыми горлами, пронзенные шипами, с размозженными черепами.

Третий, молчаливый, сидел, прислонившись к дубу, держась за живот, из которого сочилась алая струйка — кто-то из своих, видимо, задел его в давке. Он смотрел на меня стеклянными глазами, не стонал.

И тут… ударило. Не по телу. Изнутри. Острая, режущая боль под сердцем. Как нож. Не физический. Глубже. По связи. Света. «Узы Мораны». Ее боль. Ее ужас. Сквозь связь прорвался шквал ее чистого, неконтролируемого страха. Она чувствовала… это. Смерть. Мою ярость. Мою ледяную пустоту. И это било по ней, слабой, связанной.

— Идиоты! — ярость вспыхнула с новой силой, но теперь — к себе. К ним. Ко всему. Я знал о риске. Но… не сдержался. Не смог? Или не захотел? Пустота требовала отплаты, а я… упивался своей силой.

Я сжал кулаки. На костяшках — засохшая кровь, не моя. Пустота успокаивалась, насыщенная, но оставляя горький осадок. Боль под сердцем ослабла, но не ушла. Света была жива. Но напугана. Ослаблена. И это была моя вина. Впрочем, плевать на нее.

Я посмотрел на растерзанную аллею. На утреннее солнце, освещавшее ледяные осколки и алые лужи. На панически убегающих «спасителей». Никакого умиротворения. Только послевкусие льда, крови и тяжелое осознание — теперь придется объяснять Совету, почему их студенты лежат в аллее.

— Чертов день, — прошипел я, чувствуя, как обожженная кожа на груди стягивается. — И ведь только начался. Надо было сразу их всех валить, а не играть в благородство. Все-таки мало во мне осталось от темного — совсем раскис.

Я развернулся и пошел к коттеджу, оставляя за спиной тихий стон Третьего и осколки ледяной статуи, которая еще минуту назад была человеком с подбородком.

Пустота была сыта. Но покоя мне не прибавилось. Только горечь и слабый, испуганный импульс от Светы, на который мне было плевать. И меч под кожей, который тихо заурчал — то ли одобрительно, то ли с упреком за недополученную кровь.

Я подошел к воротам, зашел внутрь. В дом заходить не стал — расположился на веранде. Задумался о том, что мне тут уже в принципе делать нечего. Все эти лекции, студенческая жизнь, Мранные — все отошло на второй план. Я чувствовал себя стариком, сидящим в детской песочнице, окруженным малышней. И куда теперь?

Домой не хотелось, на лекции — бессмысленно и скучно. Подумал, прикинул и решил устроить себе выходной. Такой вот одинокий, но полный всяких приятных мелочей день.

Дела у меня редко расходились с мыслями. Поэтому я замариновал мясо и оставил его стоять до вечера. А сами налил себе чай, нашлась и выпечка. Накрыл легкой стол прямо на улице, в тени, скинул с себя одежду, нацепил шорты и майку-босячку. Шлепанцы на ноги — красота! Вдохнул полной грудью и сделал первый глоток смородинового чая.

Кипяток приятно обжег горло, растапливая внутренний лед. Откинулся, блаженно щурясь — никуда бежать не надо, о спасении мира думать не надо. Да вообще, сегодня я решил не думать — надоело. Буду сильным героем, а не умным. Тогда, может, и голова меньше болеть будет.

Может, пригласить кого — не компании ради, а стриптиза для? А что? Кто бы отказался посмотреть на красотку, вертящуюся на шесте? На которой с каждым оборотом становится все меньше одежды?

Пришла типа такая строгая училка, в юбке и очках — и раз… Ка-а-ак зажгла! Надо Вивиан предложить — эта роль ей очень подойдет.

Тишина и вкус покоя. После ледяного ада Асгарда, после постоянных драк, после гудящей под кожей ярости меча — это было блаженство. Пустота внутри дремала, свернувшись теплым комком. Меч молчал. Даже слабый, ноющий след связи со Светой притих. Сегодня — мой день. День ничего. Просто чай, просто дуновение ветра и просто шелест листьев на деревьях.

Я