Молот Пограничья. Книга IV - Валерий Пылаев

под дерево, где мох сухой. Веток еловых нарезал, чтобы совсем уж не замерзнуть. Ружье в руках. Не знаю, сколько так просидел — то ли час, то ли два… Потом слышу — будто идет кто-то. И тихо так, сучок под ногой не хрустнет — только елками шуршит еле-еле.

— Черный Ефим? — поморщился я.

— Он самый, — тихо отозвался Гусь. — В лесу темно, хоть глаз выколи — а он словно светится весь! Хорошо видно. Стоит среди деревьев. Высокий, повыше вас будет. В плаще с капюшоном, лица не разглядеть — только бородищу. Вот натурально по сюда! — Гусь вскочил на ноги и для пущей убедительности провел себе ребром ладони по поясу. — Поманил рукой, развернулся — и пошел прочь. Даже слова не сказал.

— А ты?

— А я за ним, ваше сиятельство. Подхватил ружье — и вперед. Замерз, ноги еле разгибаются… Все болит, зуб на зуб уже не попадает. — Гусь зажмурился и тряхнул головой, отгоняя воспоминания. — Но все равно иду. Чую, если отстану — точно пропаду. Не отпустит Тайга, не пожалеет…

— Догнал? Ему-то двести лет в обед, а ты молодой.

Вряд ли Гусь выдумывал, но пока в его истории не было ничего по-настоящему занимательного и таинственного. Помочь заблудившемуся в Тайге мальчишке мог любой — и для этого совершенно не обязательно быть легендарным Черным Ефимом, предтечей всех вольных бродяг.

А борода… Ну, у Горчакова тоже борода — и чего?

— Да его разве догонишь? Вроде и не быстро шагает, не торопится, а все впереди держится, будто нарочно не подпускает… И дороги никакой не боится. У меня, бывает, сапог чуть ли не целиком в трясину утопнет, а ему хоть бы что! По болоту идет, как посуху. Я уж не знаю, сколько я так за ним бродил. Уже глаза закрываются, рюкзак потерял, ружье плечо тянет, будто у нему гирю подвесили. — Гусь скособочился, изображая усталость. — А старик все идет и идет. И потом вдруг пропал. Я огляделся по сторонам — нет никого. Только впереди река и огоньки за ней.

— Орешек? — догадался я.

— Ага. Получается, он меня к самому городу вывел. Там до моста полкилометра всего оставалось.

— Так тебя любой вольник вывести мог, получается. — Я еще раз прокрутил в памяти коротенькую историю, но ничего, что подтверждало бы сверхчеловеческое могущество таинственного седобородого старца, в ней так и не нашел. — Пошли искать, наткнулись, позвали — а тебе в темноте и померещилось всякое…

— Не померещилось. — Гусь упрямо замотал головой. — Ну не может такого быть, ваше сиятельство! Я ж своими глазами видел, как Ефим по Тайге шел. Не спешит никуда, а шаг — как моих три. Ни вода в луже под ним не шелохнется, ни мох не проминается. Разве люди так умеют?

— А так⁈ — не выдержал я. И зажег на ладони крохотный шарик огня. — Так люди умеют?

— Ну так вы ж не простой человек, — едва слышно отозвался Гусь. — И Ефим, получается, тоже.

— Ага. Только меня пуля, к сожалению, берет. И сабля рубит… — проворчал я, погасив заклинание. — Ладно. Ты еще что-то про старика этого знаешь?

— То же, что и все, ваше сиятельство. — Гусь пожал плечами. — Говорят, встретить его — плохая примета. Сердитый Ефим, своенравный. Может и помочь, как мне тогда, а может и наоборот — совсем в Тайгу увести. А чтобы такого не вышло, есть одна хитрость: если далеко за реку идешь, или, не дай Матерь, ночевать там приходится — обязательно найди пенек треснувший, и туда подарок положи. Патрон, там, спичек коробок… Или сахара кусок — его старик особенно любит.

— Ну прямо дедушка Мороз, — усмехнулся я вполголоса.

— И даже в лагере на Пограничье, когда готовят, котел до дна скрести не принято, — продолжил Гусь. — Обязательно надо Ефиму оставить.

На этот раз я воздержался от комментариев — просто кивнул. История, без сомнения, вышла занимательная, но какая-то уж очень безликая. Самый обычный набор баек и суеверий, который непременно возникает в любой среде с устоявшимися традициями. Почти наверняка у Черного Ефима действительно был реально живший лет этак двести назад прообраз — а может, даже не один.

Однако охотился на меня не персонаж байки вольников, а вполне конкретные люди из плоти и крови. Один… одна из которых сейчас отдыхает в подземелье Гром-камня. А значит, и остальных тоже можно убить или изловить и посадить под замок.

— Понятно, — вздохнул я, поднимаясь. — Это все?

— Ну… есть еще один обычай, ваше сиятельство, — явно нехотя ответил Гусь. — Но совсем уж нехороший. Я бы такой, если честно, и проверять не стал бы. Уж больно дело поганое.

— Что за дело?

— Я как-то раз слышал, что Ефим честного бродягу может и от врага защитить. Если крепко попросишь. Для этого надо особую полянку найти, и там подарок оставить. Только настоящий, щедрый — ружье, штуцер, патронов пачку… ну, или нож хороший хотя бы. Потом уйти и не оглядываться — иначе Ефим обидится, не поможет, — зачем-то уточнил Гусь. — А вместе с подарком бумажку положить с именем обидчика. И вот если все правильно сделаешь, врагу не жить. Недели не пройдет — заберет его Тайга.

— Вон оно как, — протянул я. — Занятно…

Эта часть рассказа, пожалуй, казалась наиболее невероятной и фантастической — однако при этом объясняла если не все, что творилось вокруг крепости Боровика последние пару недель, то многое. То ли байка все-таки была основана на реальных событиях, то кто-то очень хитрый решил выставить все таким образом, будто на меня и дружину действительно осерчал таинственный покровитель вольников и князь всея Тайги.

Заплатить за мою голову мог всего один человек… точнее — одно славное семейство. Так что куда больше меня интересовало, как Зубовы это провернули. И кто, черт возьми, шлялся по ночам на том берегу Черной.

— Ладно. Хватит на сегодня баек. — Я поправил ножны за спиной и развернулся обратно в сторону частокола. — Пойдем.

— Куда, ваше сиятельство?

— Обратно. Полюбуемся, что за чудище мы с тобой упокоили. Может, поймем, откуда медведь этот взялся… А про Ефима чтобы я больше не слышал. — Я погрозил пальцем. — Нечего народ пугать почем зря. Ты меня понял?

— Понял, ваше сиятельство, — тоскливо отозвался Гусь. — Как тут не понять?..

Глава 7

Обратный путь занял куда меньше, чем наша небольшая прогулка. На этот раз я просто шел через лес, а не устраивал крохотное представление, дабы один чрезмерно болтливый и суеверный Гусь успел вдоволь напитаться сомнением и опасениями. И уже через минуту или