Молот Пограничья. Книга IV - Валерий Пылаев

с собой в лагеря приводил. — В голосе Гуся прорезались горделивые нотки. — Которые летом по всему Пограничью стоят. И у Зубовых в вотчине побывал, и у Горчакова. И на государевых землях тоже, куда ж без этого. За реку меня тогда не брали, но у костра и мальчишке работа всегда найдется. Кашеварить, обувь почистить, ружье смазать — тоже копеечка. А бывает и гривенник дадут, если кому в Тайге повезет.

— И у нас в Отрадном тоже бывал?

— Нет, ваше сиятельство, — ответил Гусь. Смолк на несколько мгновений, опасливо покосился на меня, но потом все-таки продолжил: — Батюшка ваш покойный нашу братию никогда не жаловал. И Олег Михайлович тоже. Ну, мы и не лезли — зачем? Будто других вотчин на Пограничье нет. Тайга большая, ее на всех хватит… Мы с отцом по большей части из Гатчины ходили, в сторону Котлина озера. Там добыча не та, конечно, сто лет назад все вытащили, зато и зверья всякого поменьше. А Невой — другое дело. Одна Матушка знает, чего там водится.

— А чего в Орешек подался? — на всякий случай уточнил я. — Если из Гатчины всю жизнь ходил? Места знаешь, людей тоже…

— Вот из-за людей и подался, ваше сиятельство. — Гусь поморщился и тряхнул головой, будто отгоняя что-то прилипчивое и неприятное. — Николай Платонович у себя-то за порядком следит, но в Тайге — другое дело. Каждый сам себе хозяин, а народ туда разный едет. Раньше еще ничего, только в последние годы совсем в лесу добра мало стало. Толковый народ разъехался, а остались такие, что не приведи Матерь. Не каторжанин, так пьяница. Сироту-то всякий обидит! — На лице Гуся на мгновение мелькнула злоба. — А на государевых землях порядку побольше. Особенное если в Глухой Конец не соваться.

— Не переживай, теперь и в Глухом Конце тишь да гладь, — улыбнулся я. — Мы тамошнему сброду показали, зачем в хлебе дырочки.

Перед глазами тут же встала приятная, хоть и наполовину забытая картина: горящая ветхая изба в Орешке и неуклюжие фигуры, бегущие от нее в разные стороны. Если память мне не изменила, тогда мы с Горчаковым даже никого не покалечили, но урок — уже третий по счету — вольники усвоила раз и навсегда. И с тех пор не лезли, куда не следует — хоть деньги у его сиятельства Николая Платоновича наверняка не закончились.

— Так я помню, ваше сиятельство. — Гусь хищно и радостно оскалился во все зубы. — Вы с Ольгердом Святославовичем тогда знатного шуму навели. Я в тот день сразу и решил, что обязательно к вам в дружину пойду. А уж как узнал, что вы за рекой большую заимку строите — так сразу и…

— Погоди. — Я чуть сдвинул брови и погрозил пальцем. — Сразу нам не надо. Ты, Гусь, конечно, парень прыткий, но в дружину тебе еще рано. И я тебя сюда не за этим позвал.

— Да я понимаю, ваше сиятельство… Мне уже дедушка Боровик один раз леща дал — дескать, много лишнего болтаешь, и нечего тут людей пугать. — Гусь втянул голову в плечи, вспоминая воспитательный процесс — но тут же снова вскинулся. — Ну так я ж разве врать буду⁈

— А вот это мы сейчас и посмотрим, — усмехнулся я, опускаясь на поваленное дерево. — Так что давай, Гусь — присаживайся, располагайся поудобнее и рассказывай, что это за Черный Ефим и откуда он взялся.

— А вы будто не слышали, ваше сиятельство. На Пограничье эту байку каждый знает. Ну, из вольников — уж точно!

— Ну так я ж не вольник. — Я пожал плечами. — И живу тут, считай, с сентября месяца. А сказки мне слушать некогда.

— А это, ваше сиятельство, никакая и не сказка! — воскликнул Гусь. И тут же снова втянул голову в плечи, на всякий случай отступил на шаг — и принялся пояснять. — Черный Ефим — это прозвище такое. Как его на самом деле звать — никто и не знает. Старик в Тайге уж лет двести живет, не меньше, а дружбу ни с кем не водит. Одни говорят, будто он императорского рода. Незаконный сын, которого государыня со света сжить пыталась. А еще я слышал, что он Горчаковым родственник. Полюбил княжну из Зубовых, а братья ее против были. Решили его подкараулить ночью, значит, набросились все вместе… — Гусь сделал паузу и зловещим шепотом закончил: — А силенок-то не и не хватило. Ефим один их всех поубивал. И потом от государева гнева в Тайгу убежал. Княжне сказали, что помер он там, за Невой — только неправда это!

Чем-то эта история изрядно напоминала былину про князя Владимира, которую рассказывала бабушка. С той только разницей, что события здесь были заметно свежее, а действующие лица — со знакомыми фамилиями.

— Уж сколько лет с тех пор прошло — а до сих пор бродит за рекой Черный Ефим. Бороду до пояса отрастил, одежка вся в заплатках, а сколько сапог сносил — не счесть! — Гусь понемногу увлекался и даже заговорил нараспев — талант рассказчика у парня явно присутствовал. — Одним шагом версту покрывает, а двумя — сразу до Котлина озера дойдет.

— Двести лет, заплатки, борода до пояса. — Я с улыбкой покачал головой. — Я такого человека только одного знаю.

— Дедушку Молчана-то? Нее-е-е, это не он, — отмахнулся Гусь. — Этот-то добрый, и не страшный совсем, хоть и тоже человек непростой. А Черный Ефим…

— Злой?

— Да не то чтобы злой. Он, ваше сиятельство… как бы это сказать… Справедливый. — Гусь прислонил двустволку к дереву, а сам опустился на корточки — видимо, стоять ему уже надоело. — И чужих не любит. И гридней, и государевых людей — тем более. Тронуть, может, и не тронет без надобности, но…

— А вольников? — поинтересовался я.

— Так он и сам вольный искатель. — Гусь развел руками. — Самый первый из всех, получается. Лесных бродяг хозяин и покровитель. Это после него простые люди стали в Тайгу ходить, а не только князья с дружиной.

— Ну прямо божество какое-то. — Я в очередной раз вспомнил резные физиономии идолов на древнем капище. — Ты в него веришь?

— Я его видел, ваше сиятельство. — Гусь осторожно посмотрел на меня исподлобья. — Один раз всего, правда. Когда в августе в Тайге заплутал. За огнелисом пошел, от своих отбился, пока бродил — уже темнеть начало. А ночью за Невой такое на охоту выходит, что никакой штуцер не поможет… И холодно уже, а костер-то не разведешь — сразу заметят. — Гусь поежился. — Надо до утра сидеть, получается. Ну я и залез, значит,