Бремя власти III - Иван Ладыгин

пальцем к виску, где пульсировала легкая усталость от последних дней. — «горящие очи», как их называют трусы из Москвы, — не дар Ада. Это дар Небес. Дар, вверенный мне для ОДНОЙ цели: защитить Российскую Империю от истинного врага. От Скверны, что разъедает наш мир изнутри и снаружи. От демонов, чьи щупальца уже сжимают горло наших городов! Мои родители и мой брат погибли от лап адских тварей. Я, как и многие из вас, потерял самое дорогое и сокровенное в этой борьбе! И любые бунты и недовольства — не что иное, как пособничество врагу человеческого рода!

Ропот пробежал по залу. Кто-то перекрестился. Кто-то нервно заерзал.

— ЛИР сеет страх и смерть. Они казнят верных сынов Отечества на Соборной площади, как какой-то скот! Они называют это «революционной справедливостью»? Это — варварство! И зверство! — Голос мой набрал силу, зазвенел сталью. — И пока они играют в цареубийц и передел мира, настоящая чума — демоническая Скверна — набирает силу в тени их безумия! Они не борются за народ. Они открывают ворота в самую глубокую Бездну!

Я выпрямился, вбирая в себя весь свет зала, весь страх и надежду, витавшие в воздухе.

— Моя власть дана мне не для личного величия! Она — щит. Щит для каждого поданного Империи, для каждого крестьянина, рабочего, купца, дворянина, кто честно трудится под нашим небом! Более того, я уже отменил часть преступных указов покойной регентши, направленных на обнищание уязвимых слоев. Больше никто в моей державе не будет голодать! Больше никто не будет наказан без суда и следствия! Я гарантирую вам большие реформы, которые приведут наш народ к счастью и процветанию! Если я в течение трех лет не выполню свое обещание, я самолично передам власть народу и публично пущу себе пулю в лоб!

Яркое полотно шока опустилось на зал. Кто-то ахнул, кто-то присвистнул… Нашлись и те, кто скептически пожал плечами.

Лукавил ли я, произнося эти слова? Нет… Без сильной державы и ее ресурсов я никак не смогу совладать с темной энтропией. Даже при очень большой удаче. Поэтому застрелиться при провале — будет вполне логичным способом прекратить этот фарс… Но в этих словах была и другая сила… Сила сенсации и обещания. Ведь ничто так не усыпляет народ, как ожидание зрелища и невыполнимые обеты царей…

Тем временем я продолжал:

— Но также я хочу объявить, что все пострадавшие от мятежа ЛИР в Москве и в других городах получат компенсацию из личной императорской казны! Все воины, павшие в борьбе с этой заразой, будут почтены как герои! Порядок будет восстановлен силой! Законность — восторжествует. Я клянусь вам в этом перед Богом! Мое слово!

Я ударил кулаком по пюпитру. Звук гулко отозвался в наступившей тишине.

— Российская империя выстоит. Все мы! Выстоим! Потому что наша сила — в Правде. В Единстве. И в готовности встретить ЛЮБОГО врага — будь то мятежник с либеральным лозунгом на устах, иноземец или Князь Бездны с клинком из чистой тьмы!

Тишина взорвалась аплодисментами. Искренними. Неискренними. Какая разница? Главное — они прозвучали. Слова были брошены. Зерна сомнения в пропаганду ЛИР были посеяны. Теперь пусть прорастают.

* * *

Пока эхо моих слов еще витало в питерском эфире, из Москвы, словно ядовитая струя из нарыва, хлынул ответ. Голос Арсения Луначарского, холодный, отточенный, как скальпель, резал эфирные волны, добираясь до каждого радиоприемника, до каждой газеты, купленной ЛИР.

— Граждане России! — начал он, и в этом обращении уже не было места «Империи». — Слушайте не сладкие речи узурпатора, восседающего на питерском троне, орошенном кровью верных сынов Отечества! А слушайте голос Разума! Голос Свободы!

Его тон был спокоен, почти академичен, но в каждой интонации блестело лезвие.

— Вы думаете, перед вами сегодня выступал Николай Соболев? Нет! Перед вами звучал голос пьяницы и забулдыги, бывшей марионетки Меньшиковых! А ныне он и вовсе нечто иное. Монстр в человеческом облике! Вы видели его глаза? Эти горящие угли Ада? Это — не «дар Небес», как он лживо вещает! Это — знак договора с силами Тьмы! Знак демонической сущности, прикрывшейся именем уже погибшего императора! Истинное зло часто скрывается за маской добропорядочности!

Луначарский сделал паузу, будто давая слушателям прочувствовать весь ужас ситуации.

— Он говорит о «законности»? О какой законности может идти речь, когда сам трон захвачен обманным путем? Когда Регентский Совет разогнан силой? Когда верные защитники старого, прогнившего порядка брошены в тюрьмы или сосланы без суда? Что до казней на Соборной, которые мы устроили… Добро должно быть с кулаками! И никак иначе. Этим поступком мы доказали нашу решимость! Высшие цели требуют великих жертв. Это — справедливое возмездие палачам и душителям свободы! Это — цена, которую всегда платит тирания перед лицом пробудившегося Народа!

Голос лидера восставших зазвенел праведным тщательно выверенным гневом:

— Он клянется бороться со Скверной? Это наглая ложь! Он сам — олицетворение Скверны! Его солнечная, светлая стихия — фикция, прикрывающая жажду абсолютной власти, добытой через союз с Пеклом! Либеральная Истинная Россия борется не с призраками, а с реальным злом — с коронованной тиранией, с прогнившей аристократией, с системой, пьющей последние соки из народа!

Тут он перешел к обещаниям, голос стал почти мессианским:

— Мы несем не хаос, лишь — Освобождение! Землю дадим тем, кто ее обрабатывает! Волю вручим тем, кто ее заслужил трудом! Даруем права всем гражданам, независимо от рода и звания! Мы строим не Империю страха, а Республику Разума и Справедливости! Где власть принадлежит народу, а не коронованному демону с горящими очами!

Завершая свое выступление, он снизил тон, придав ему весомость мудрости:

— Как говорил великий мыслитель Томас Гоббс: «Война всех против всех — естественное состояние человечества, порожденное отсутствием общей власти». Николай Соболев — и есть та самая «Левиафанская» власть, порождающая лишь страх и войну. ЛИР — это та самая «общая власть», основанная на Разуме и Договоре, которая положит конец хаосу и принесет мир! Доверьтесь Разуму! Доверьтесь Свободе! Да здравствует Республика!

Радиоэфир замолк, оставив после себя гулкое напряжение. Два манифеста. Две правды. Два будущих, столкнувшихся в эфире лбами.

* * *

К этой минуте я уже был у себя в кабинете и как раз слушал радио. Рябоволов вошел без стука. Его деревянно-механическая рука тихо щелкала шестеренками. Лицо было бесстрастным, но в глазах застыли ледяные осколки тревоги.

— Ваше Величество, — он поклонился чуть глубже обычного, его взгляд скользнул