Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка

Этакий кумулятивный снаряд образца шестнадцатого века. Только вот сейчас не шестнадцатый век, а самый конец девятого, и ни о каких петардах тут никто знать не знает. И даже о пушках слышали только мельком, не понимая толком, что же это такое. Именно это незнание давало мне надежду на то, что город я возьму в относительной целостности, и не проторчу здесь до холодов. Держать осаду зимой, в голой степи, продуваемой ледяными буранами, — удовольствие так себе. Я отсюда едва ли треть войска уведу, перемерзнем к чертям.

Командовал подрывом ворот сержант Вернидуб, самый сильный и самый тупой из всех артиллеристов. Силушка нужна, чтобы тащить таран, а легкое слабоумие вкупе с жадностью совершенно необходимы, если раньше вы петарду не взрывали, но вот именно сегодня почему-то решили этим заняться. Парни, которые толкали таран к стене, ее не взрывали точно, но десять рублей на лицо устранили эту легкую несообразность. За десять рублей солдат еще и не на такое способен.

— Сиятельный патрикий! — приветствовал я паракимомена Агафона, который был прислан сюда как свидетель исполнения наших договоренностей с императором Феофилом. Он вышел из своего шатра и остановился рядом со мной.

— Сиятельный Станислав, — склонился Агафон. Он на всякий случай уточнил. — Это то самое оружие, что вы пообещали моему государю для сокрушения Антиохии, Кесарии, Дамаска и Иерусалима?

— Одно из, — ответил я. — Можно, конечно, взорвать кусок стены, но мне этот город нужен целым. Я заберу его себе.

— Конечно, сиятельный, конечно, — с легким сомнением в голосе ответил Агафон, глядя, как экипаж тарана бежит от стен, сверкая пятками. Защитники так хохотали, что даже в спины им выстрелить забыли. Зрелище и впрямь получилось презабавное.

— Бба-а-амм!

Таран разлетелся в щепки, а когда осела пыль и развеялась пороховая гарь, мы увидели, что на месте ворот зияет дыра, а решетку вырвало и отбросило в сторону вместе с участком кладки. Защитники крепости истошно орали и метались по стене, а навстречу им выдвинулись арбалетчики, укрытые ростовыми щитами. Защелкали выстрелы, и вниз посыпались тела, утыканные короткими толстыми болтами.

— Впечатляет, — нехотя кивнул паракимомен. — Я что потом? Там ведь еще одна башня с воротами.

— А вот ее придется взорвать, — с сожалением сказал я. — Хочу сберечь солдат. Я пошлю еще один таран, в котором несколько заложено бочонков пороха.

— А этот ваш порох, — осторожно спросил паракимомен. — Из чего он делается?

— Это каменные слезы горных демонов, истолченные в порошок, — с самым серьезным видом ответил я. — Их в полнолуние собирают обнаженные девственницы на ледяных отрогах Гиндукуша. Вы же понимаете, патрикий, что голым женщинам в горах очень холодно, и поэтому каменных слез они собирают ничтожно мало. Теперь-то поняли, почему прошу за него такую цену?

— Ясно, ваша светлость, — скривился паракимомен и сложил на животе унизанные драгоценными перстнями пальцы. — Не хотите, значит, говорить. Ну что же, я вас прекрасно понимаю…

— Не придется ничего взрывать. Здешние торгаши хотят договариваться, — с облегчением произнес я, увидев, что из разбитых ворот выходит делегация купцов и священников, несущих в руках зеленые ветки. Они осторожно перелезали через обломки и битый кирпич, а их губы шевелились то ли в молитвах, то ли в ругательствах.

— Вы не будете грабить город? — с любопытством спросил паракимомен.

— Не буду, — покачал я головой. — Это все равно что ограбить себя самого. Надо все закончить до вечера. Утром мы с вами, сиятельный паракимомен, отбываем в Танаис. А туда, как никак, месяц пути.

— Его царственность исполнит свое обещание, когда вы отдадите ему весь Восток, — торжественно заявил евнух.

— Тогда я даже не двинусь отсюда, — широко зевнул я. — Наш царственный родственник Феофил считает меня тем, кем я на самом деле не являюсь. С моей стороны будет сделана предоплата в виде Антиохии, потом должно последовать исполнение обещания вашего императора, и только потом вы получите Дамаск, Газу, Кесарию, Триполи, Бейрут, Алеппо, Хомс и многие другие города. Я оставлю вам своих людей, вернусь в Ольвию и буду подвозить припасы.

— Ну что же, царственный, — склонился паракимомен. — Ваша осторожность весьма прискорбна, но она разумна. Мы договорились.

В этот момент в мой шатер ввели делегацию горожан, с которыми были проведены самые короткие переговоры с истории.

— Я хочу половину! — заявил я им с порога.

— Десятую часть! — заявили мне купцы, одетые ради такого случая с вызывающей скромностью. Некоторые даже щеголяли заплатками на сермяжных кафтанах.

— Треть!

— Четверть!

— Договорились! Накрывайте столы. Ваши дома и ваших баб никто пальцем не тронет. Клянусь Иисусом Христом и святым Георгием.

* * *

Полгода спустя. Ольвия. Римская империя.

— Ваша царственность! — просунул в дверь голову охранник-гулям. Этот корпус перешел ко мне после гибели последнего из сыновей кагана Крума. — Его блаженство Яромир второй прибыть изволил. Впускать?

— Впускай! — вздохнул я, подчиняясь неизбежному, и крикнул. — Огняна, забери Машку.

Дочь, которая сидела у меня на коленях и играла в игру «ехали, ехали в лес за орехами» уходить категорически не желала и начала реветь. Она меня видела так редко, что считала просто забавным дядей, который приносит много подарков. Вот эту картину и застал князь-епископ Яромир, который ради нашей встречи проделал немыслимо долгий путь: я в простой рубахе с расстегнутым воротом, орущая девочка двух с половиной лет от роду и бывшая дворцовая служанка, которая эту самую девочку тщетно пытается от меня оторвать. Яромир брезгливо оглядел небогатую комнату в простом двухэтажном доме, по достоинству оценил изрезанную ножами столешницу и глиняный светильник, а потом произнес.

— Ну и что ты выиграл от своего предательства, Станислав?

— Ваша царственность, — поправил я его. — Меня теперь следует называть именно так. Я облечен в пурпур императором Феофилом и очень скоро получу признание двух других императоров.

— Север не признает тебя никогда, — Яромир почти выплюнул эти слова. — Никогда! Ни при каких обстоятельствах! Ты узурпатор! Бунтовщик!

— Ты надеешься жить вечно? — серьезно посмотрел я на него. — Или ты забыл, кто я такой, далекий внучек? Я возродил эту империю, и не тебе решать, что мне делать, а что нет. Поверь, после твоей смерти я очень легко договорюсь и с Брониславом, и с его матерью. Агриппина жутко боится,