Наследник из прошлого - Дмитрий Чайка

пастбища с башкирами и печенегами. Здесь, на правом берегу Волги, им ловить больше нечего. Удары моих авар по зимующим кочевьям чередовались с весенними рейдами отрядов пехоты, которые умели разворачивать вагенбург за четверть часа. Десяток пушек, заряженных картечью, и залпы арбалетов сметали любую атаку легкой конницы. Степнякам просто нечего было противопоставить этому методичному несокрушимому катку. А в генеральном сражении у Танаиса, где кочевой народ попытался в последний раз собраться в кулак, была поставлена окончательная точка. Гигантский вагенбург несколько часов стоял недвижимо, как скала. А когда конница болгар обессилела в своих атаках, телеги растащили в стороны, и оттуда ударила моя кавалерия, которая это сражение и закончила. Там-то и отличились первые гусары, вооруженные двумя пистолетами и саблей. Народ болгар просто перестал существовать. Он рассыпался на роды и побежал из своих кочевий на юг, чтобы осесть где-то в благодатных степях предгорий Кавказа. Правда, там слишком мало места для всех, а потому вновь началась война всех против всех. Степь регулирует себя сама. В ней живет ровно столько людей и скота, сколько она может прокормить, и ни одним бараном больше.

И вот теперь мы дошли до восточного рубежа каганата, до его сердца и кармана, расположенного в том месте, где Волга впадает в Каспий. До города Итиль.

— Серьезно, ваша светлость! — прикинул Варнацкий, командующий терцией, который стал за это время генералом. — Он еще и на острове стоит. Подкоп не провести, место топкое. Стены двадцать пять локтей высотой, лестницы не поставить. И с лесом здесь просто беда, — поморщился генерал, окинув взглядом сухую ковыльную степь, что расстилалась раскаленным ковром до самого горизонта. — Где дерево брать будем, ваша светлость?

— Не нужен подкоп, — отмахнулся я, разглядывая желтоватые стены, сложенные из обожженного кирпича. — И лестницы не потребуются. Петарду подведем и выбьем ворота. Лучше думай, как будешь в городе бои вести. Мне большие потери не нужны. А что касается леса, то потом с севера плоты пригоним. Чего-чего, а леса там примерно столько же, как здесь ковыля. Там, собственно, кроме леса и нет ничего.

* * *

Итиль был неприступен, а потому выдвижение в сторону его ворот тарана не вызвало у защитников крепости ничего, кроме смеха. Разбить толстое дерево ворот можно, но прямо за ними кованая решетка, а за решеткой — захаб, длинный коридор, который упирается еще в одни ворота, позади которых стоит вторая решетка, ничуть не слабее первой. Купцы на своей безопасности не экономили.

Таран, который представлял собой домик на колесах, с двухскатной кровлей, закрытой мокрыми шкурами, катился медленно, а позади него, вне досягаемости стрел, собиралась в ряды пехота, устанавливая перед собой павезы, ростовые щиты. Их пришлось тащить с собой в обозе, тут и впрямь с лесом беда. А вот этот маневр смеха на стене уже не вызвал. Он вызвал лишь неописуемое удивление. С какойтакой радости наше войско для битвы строится? С кем это оно биться собралось? С защитниками крепости? Так они не для того за стеной сидят, чтобы из-за нее выходить. Дураков нет. Стены ведь для того и придуманы, чтобы за ними прятаться. Эти вопросы я читал на лицах воинов, которые высовывались из-за зубцов, чтобы осмотреться как следует. Их картина мира дала трещину.

Петарда, так называется подрывное устройство в виде колокола, набитого порохом, которое широкой частью прикладывается к воротам. Его узкая часть крепится подпорками, что не дают взрыву уйти в сторону. Этакий кумулятивный снаряд образца шестнадцатого века. Только вот сейчас не шестнадцатый век, а самый конец девятого, и ни о каких петардах тут никто знать не знает. И даже о пушках слышали только мельком, не понимая толком, что же это такое. Именно это незнание давало мне надежду на то, что город я возьму в относительной целостности, и не проторчу здесь до холодов. Держать осаду зимой, в голой степи, продуваемой ледяными буранами, — удовольствие так себе. Я отсюда едва ли треть войска уведу, перемерзнем к чертям.

Командовал подрывом ворот сержант Вернидуб, самый сильный и самый тупой из всех артиллеристов. Силушка нужна, чтобы тащить таран, а легкое слабоумие вкупе с жадностью совершенно необходимы, если раньше вы петарду не взрывали, но вот именно сегодня почему-то решили этим заняться. Парни, которые толкали таран к стене, ее не взрывали точно, но десять рублей на лицо устранили эту легкую несообразность. За десять рублей солдат еще и не на такое способен.

— Сиятельный патрикий! — приветствовал я паракимомена Агафона, который был прислан сюда как свидетель исполнения наших договоренностей с императором Феофилом. Он вышел из своего шатра и остановился рядом со мной.

— Сиятельный Станислав, — склонился Агафон. Он на всякий случай уточнил. — Это то самое оружие, что вы пообещали моему государю для сокрушения Антиохии, Кесарии, Дамаска и Иерусалима?

— Одно из, — ответил я. — Можно, конечно, взорвать кусок стены, но мне этот город нужен целым. Я заберу его себе.

— Конечно, сиятельный, конечно, — с легким сомнением в голосе ответил Агафон, глядя, как экипаж тарана бежит от стен, сверкая пятками. Защитники так хохотали, что даже в спины им выстрелить забыли. Зрелище и впрямь получилось презабавное.

— Бба-а-амм!

Таран разлетелся в щепки, а когда осела пыль и развеялась пороховая гарь, мы увидели, что на месте ворот зияет дыра, а решетку вырвало и отбросило в сторону вместе с участком кладки. Защитники крепости истошно орали и метались по стене, а навстречу им выдвинулись арбалетчики, укрытые ростовыми щитами. Защелкали выстрелы, и вниз посыпались тела, утыканные короткими толстыми болтами.

— Впечатляет, — нехотя кивнул паракимомен. — Я что потом? Там ведь еще одна башня с воротами.

— А вот ее придется взорвать, — с сожалением сказал я. — Хочу сберечь солдат. Я пошлю еще один таран, в котором несколько заложено бочонков пороха.

— А этот ваш порох, — осторожно спросил паракимомен. — Из чего он делается?

— Это каменные слезы горных демонов, истолченные в порошок, — с самым серьезным видом ответил я. — Их в полнолуние собирают обнаженные девственницы на ледяных отрогах Гиндукуша. Вы же понимаете, патрикий, что голым женщинам в горах очень холодно, и поэтому каменных слез они собирают ничтожно мало. Теперь-то поняли, почему прошу за него такую цену?

— Ясно, ваша светлость, — скривился паракимомен и сложил на животе унизанные драгоценными перстнями пальцы. — Не хотите, значит, говорить. Ну что же, я вас