Инженер Петра Великого 9 - Виктор Гросов

Топор выскользнул из его ослабевшей руки и с глухим стуком упал на порог. Мужик неловко бросился его поднимать, и суетливо, словно совершил страшное святотатство, прятал его за спину.

— Проходите, ваше благородие! Господа офицеры! — забормотал он, кланяясь так низко, что борода коснулась колен. — Милости просим, не побрезгуйте! Марфа! — рявкнул он вглубь избы. — Живо, все что в печи — на стол! Гости-то какие!

Распахнув дверь, он впустил нас в тепло. Вряд ли в поселке будет место хотя бы до сотни моих людей, но кому-то повезет. Волна горячего воздуха, пахнущего свежеиспеченным ржаным хлебом, сушеными грибами, терпким зверобоем и чем-то неуловимо уютным, ударила в лицо. Контраст с сыростью снаружи был так резок, что мне даже полегчало. Меня осторожно усадили на широкую лавку в красный угол, под темные, строгие лики икон. Откинувшись спиной на теплую, пахнущую смолой бревенчатую стену, я на секунду прикрыл глаза, проваливаясь в спасительную темноту. Боль отступила, приглушенная этим внезапным покоем. Краем уха я ловил суету старосты и тихий переговор офицеров: Орлов по-хозяйски осматривался, Дубов держался отстраненно, а Дюпре с любопытством разглядывал непривычную утварь.

Когда я вновь открыл глаза, мир обрел относительную четкость. Просторная и бедная горница содержалась в безупречной чистоте. Дрожащий огонек лучины выхватывал из полумрака тяжелый дубовый стол под домотканой скатертью, прялку в углу, связки лука под потолком. Живительное тепло от остывающей печи начало пробираться сквозь мокрый мундир, вызывая мучительный зуд, но одновременно возвращая телу жизнь. Мой затуманенный взгляд бесцельно скользнул по этому простому, мирному убранству и замер.

В тени у большой, жарко натопленной печи, на низкой скамье, сидел человек. Высокий, костлявый старик с седоватой бородой, одетый в простую темную рубаху. Он сидел, положив на колени большие, узловатые руки, и молча смотрел на меня. Во взгляде не было ни страха, ни подобострастия, как у старосты. Эдакое спокойное, глубокое узнавание и что-то похожее на сочувствие.

Я узнал его.

С трудом, со скрипом, перегруженная память провернула свои шестерни, добравшись до недавнего прошлого. Перед глазами встала картина моего «отпуска»: лес, беспомощно застывший «Леший» и неожиданный приют в тайном скиту. Разговор о «бесовских машинах» и пронзительные, умные глаза старика, который вел «контрафактный бизнес» с родом Морозовых.

Старовер Елисей.

Глава 4

Не знаю, что здесь делал старик, но мне было не до него. Мир сузился до двух ощущений: глухого, непрерывного гула в ушах и пульсирующего жара в пояснице. Сознание, тем не менее, цеплялось за реальность с упрямством утопающего, и единственным спасательным кругом в этом море боли была мысль. Я нашел решение, почти физически ощутимое. Его-то и нужно было извлечь, зафиксировать, пока оно не утонуло вместе со мной.

— Переложить его, — голос Дубова пробился сквозь ватную пелену. — На лавку, к печи. Лекаря сюда, немедленно!

Попытка возразить обернулась беззвучным движением пересохших губ. Из полумрака шагнула фигура Елисея. В его неспешном движении была такая несокрушимая уверенность, что даже мои офицеры замерли. Протянув жилистую руку, старик положил ее на плечо Орлова.

— Погодь, служивый, — скрипуче заявил он. — Тело лечить надо, а не железом бряцать. Кладите его лучше на стол. Здесь светлее.

Непроницаемая маска усталости на лице Орлова дрогнула. Узнав старика, он, кажется, искренне выдохнул с облегчением и тут же, без единого вопроса, подчинился.

— Свои, капитан, — пробасил он Дубову, помогая мне встать славки и улечься на широкую дубовую столешницу. — Не сумлевайся. Отец Елисей — человек бывалый, можно верить.

Доверие Орлова, однако, распалило подозрительность Дубова. Тот и с места не сдвинулся. Для него происходящее было абсурдом: командование перехватывал какой-то явный раскольник.

— Кто ты таков, чтоб распоряжаться, отец? — отчеканил он, насупившись. — У господина генерала имеется полковой лекарь, а не случайные знахари.

Тут же взорвался Анри Дюпре. Беспокойство за меня смешалось в нем с неприятием ученого, столкнувшегося с невежеством.

— Капитан абсолютно прав! Это чистое шарлатанство! Дикость! — его русский от волнения стал отрывистым. — У генерала могут быть внутренние повреждения, и ваши припарки его убьют!

Елисей проигнорировал их обоих. Его выцветшие глаза смотрели только на меня, в них не было ни капли жалости — так смотрит мастер на поврежденный, ценный механизм. Я был ему за это даже благодарен. Дубов защищал устав, Дюпре — науку; оба по-своему правы и оба же ошибались в главном. Эти двое пытались спасти генерала, а старик, похоже, видел перед собой просто изломанного человека. Вспомнилась наша прошлая встреча в его скиту: он и тогда смотрел в самую суть, силясь понять, что за шестеренки крутятся у меня в голове.

Нужно было прекратить этот бессмысленный спор. Собрав остатки воли в кулак, я сфокусировал взгляд на лицах своих офицеров.

— Приказ… — голос прозвучал слабо, правда в наступившей тишине его услышали все. — Слушать Елисея. Он… знает, что делает.

Мои слова подействовали. Дубов выпрямился, нахмурился. Приказу он подчинился, но не принял его. Дюпре, отступив к стене, скрестил руки на груди, превратившись в молчаливого прокурора, готового запротоколировать каждое действие «колдуна» для грядущего суда. Елисей подошел и положил пахнущую хвоей ладонь мне на лоб.

Старик действовал с неторопливой основательностью хирурга перед сложной операцией. По его кивку староста вынес из чулана глиняный горшок. По избе тут же поплыл густой, терпкий дух бродившего меда, с легким ароматом хвои. Орлов без лишних слов помог мне перевернуться на живот. Стоило мне уткнуться щекой в поверхность стола, как весь мир сузился до ожидания. Я ждал боли, но к тому, что последовало, не мог подготовить никакой опыт.

Зачерпнув из горшка пригоршню ледяной, маслянистой жидкости, старик без всякого предупреждения выплеснул ее мне на спину и поясницу. Тело среагировало раньше мозга, выгнувшись в непроизвольной судороге. Это был как укус лютого мороза, проникшего до самых костей. Сквозь стиснутые зубы вырвался рык, пальцы впились в столешницу. А следом за ледяным шоком пришел обжигающий жар. Кожа вспыхнула, будто ее разом натерли жгучим перцем, и сознание на мгновение помутилось.

Контрастная терапия, видимо. Спазм и расширение сосудов. Снятие мышечного блока. Примитивно, зато эффективно. Эта инженерная попытка разложить происходящее на составляющие немного помогла, вернув ощущение контроля. Елисей же, не обращая внимания на мои муки, принялся втирать свою настойку сильными, уверенными движениями. Его пальцы находили