Гонки олегархов - Квинтус Номен

но лягушатники были все же не в курсе того, что разговаривают они с абсолютно циничной бизнес-теткой, не имеющей «коммунистических моральных принципов» — и товарищ Мао просто мне подарил все нужные для такой закупки деньги. А я ему за это дала «честное слово», что заводы, купленные у французов, я выстрою в «особом районе» и всю их продукцию буду поставлять в Китай, причем «по себестоимости». А когда заводы полностью самортизируются (то есть через пятнадцать всего лет), я из просто «выкину», и мне будет вообще плевать, кто их «подберет».

Если смотреть на все это издалека, то товарищ Мао сильно рисковал: мы не подписали по этой сделке вообще ни одного документа. Но если посмотреть поближе, то риску тут не было ни малейшего: «паркинсон» его сделал уже настолько немощным, что всем окружающим стало очевидно, что долго он уже не протянет, так что и отвечать за содеянное ему точно не придется. А вот с официальным теперь уже преемником Мао я пообщалась отдельно и мы быстро нашли общий язык. В том числе и потому, что Су Чжу оказался хорошим знакомым деда Игната еще со времен войны с японцами и очень его уважал за работу уже во время войны с Гоминьданом. Друзьями они не были, но Су Чжу слова деда Игната воспринимал с уважением (хотя со многим и не соглашался), а тут еще результат работы Игната Дмитриевича в «особом районе» очень наглядно проявились — и, после того, как я ему вкратце рассказала о методах достижения подобных результатов, он и с «выходкой» Мао смирился, и даже предложил мне еще пару программ таким же манером обеспечить оборудованием. Правда, пока с новыми предложениями я была вынуждена погодить: информация о тои, что зампред Совмина и секретарь ЦК стала долларовой мультимиллионершей и «владелицей заводов, газет, пароходов» просочилась в ряды «честных коммунистов» и вызвала определенное бурление… причем точно не масс.

И гасить это бурление был вынужден лично Петр Миронович, который был полностью в курсе всей авантюры с приобретением железнодорожных заводов. Но и ему это сделать было непросто: все же официально он суть операции никому рассказать не мог, а другим способом объяснить, «как партия допустила, что секретарь ЦК стала крупным капиталистом», он возможности не имел. Поэтому он старался все свести к тому, что-де «товарищ Федорова да, сумела заработать много денег, но тратит она все эти деньги исключительно на укрепление дружбы между народами и развитие стран социалистического содружества». Звучало все это не очень убедительно, но все же «личное обаяние» товарища Машерова и заметно укрепившийся в партии его авторитет сработали. То есть сработали достаточно, чтобы шум в руководстве партии все же стих. И стих он очень вовремя: в сентябре (вроде бы «точно по графику») в Китае закончилась «эпоха Мао Дзедуна». И началось нечто иное, но для меня произошедшее уж точно неожиданностью не стало.

Точнее, несколько неожиданным стало то, с какой скоростью товарищ Су Чжу (выступавший под партийным псевдонимом Хуа Гофэн) провел зачистку партийного руководства, причем гораздо жестче, чем это было в «моей прошлой истории». И заметно «шире»: под раздачу попало гораздо больше бывших партийных руководителей. Но мне размах этой зачистки понравился, там много тех, кого я считала откровенными врагами Советского Союза, убрали (причем «из числа живых»), и ближайшие перспективы развития именно социалистического Китая меня пугать перестали. И не только меня — по крайней мере, судя по тому, что товарищ Машеров предложил мне составить новый план помощи в скорейшем строительстве социализма у «южного соседа», он тоже тамошние перемены воспринял позитивно.

А еще — но уже только с моей точки зрения — на «позитивность» сильно повлияло то, что в США у руля стоял Рейган, а не Никсон: в «прошлой истории» Никсон все же сумел (хотя и на непродолжительное время) «включить Китай в свою орбиту», а теперь и в Китае не осталось желающих «улучшить отношения с капиталистами», и в США даже намека на попытки «приблизить Китай к Америке» не было. Даже напротив, Рейган прислал (правда не Машерову, которого он по-прежнему считал «воплощением коммунистического зла», а товарищу Патоличеву) письмо с предупреждением, что любые попытки что-то в США закупить для перепродажи в Китай приведут к разрыву столь непросто выстраиваемых сейчас «новых торговых отношений». Но, как говорится, не очень-то и хотелось: в мире много у кого можно было что-то нужное купить, да и в СССР почти все, что по моему единственно верному мнению Китаю срочно требовалось, изготовить было не особенно и трудно. Или в Корее изготовить, там ведь тоже промышленность на месте не стояла.

И не просто не стояла: к станкам уже начали вставать дети, рождению которых я столь сильно (хотя и исключительно «морально») поспособствовала. А то, что дед очень сильно постарался многочисленные заводы выстроить в расчете на односменную работу (в связи с нехваткой рабочей силы), сейчас позволяло наращивать производство уже без строительства новых предприятий: там просто увеличивали количество смен.

То есть на самом-то деле это тоже было проделать не очень-то и просто, но куда как проще (и сильно дешевле), чем строить новые заводы. К тому же на существующих предприятиях уже опытные рабочие быстрее и проще передавали свой опыт подрастающему поколению, так что и объемы брака в производстве не увеличились пропорционально росту этого самого производства. Пока еще к станкам становились почти дети, лишь начинающие осваивать рабочие профессии, и рост производства был даже не особо и заметен — но он уже был, а вот года через три, когда эти дети подрастут и профессии как следует освоят…

У деда Игната проблем с «новыми рабочими» вообще не было, зато уже к середине октября и проблема со «старыми специалистами» практически исчезла: Хуа Гофэн не просто «отменил культурную революцию», но и всех, кого за время ее существования не успели уничтожить, полностью реабилитировал и вернул на нормальную работу. То есть он хотел вернуть туда, откуда их в свое время выкинули, но и у него возникла пресловутая «жилищная проблема», поэтому дед Игнат очень много возвращаемых из ссылки в деревню специалистов смог перетащить в «особый район». И даже смог частью из них «поделиться» с дедом. Не очень большой частью, все же языковый барьер действительно существовал — но в Корею прибыло несколько сотен специалистов, владеющих по крайней мере русским языком (так как они в СССР и выучились на специалистов), и в Вонсане заработал целый медицинский институт, в котором будущих корейских врачей обучали