Революция - Виктор Сергеевич Мишин

– Хм, – теперь хмыкнул Деникин.

– Стрелки, причём гораздо лучшие, чем я, конечно, есть. Просто у меня есть военный опыт и немного смекалки. Стрелять – дело второе, хоть и важное. Прийти на позицию, дождаться нужного момента и принять верное решение, вот что нужно уметь в моей работе. Позиция не всегда бывает доступна, и нужно быстро соображать и принимать опасные решения, иначе ты лишь простой стрелок.

– Работе? Однако! – Деникин взглянул на меня и…

Блин, да я уверен, что он давно всё понял о моём вранье. Столько информации, сколько я предоставил, невозможно иметь человеку, якобы испытавшему клиническую смерть. Она скоротечна, если не перешла в кому, а я раздаю советы, цитирую людям их же изречения из будущего и жду, что мне поверят? Смешно. Но прокатывало потому, как ещё не пришло время Кобы и НКВД. Думаю, столкнись Сталин с моим якобы феноменом, и меня тряхнут так, что рассказать придется всё, а может и больше.

– Да, я отношусь к этому именно как к работе, иначе нельзя. В оптику иногда видно даже щетину на лице, когда близко стреляешь. Если начать думать, что перед тобой человек, у него есть семья, дети, сойдёшь с ума, сразу. Работа, только работа. А объект лишь цель, ничего другого. Отработал и ушёл, это в идеале, и тут же забыл о нём. Грязно, подло, но я лишь инструмент, а те, кто прибегает к этому инструменту, это они вершители судеб, и думать должны именно они.

– Неужели не снятся? – задал волнующий вопрос Деникин.

– Только первое время, может, в будущем, когда закончишь с этим всем и голова будет отдыхать, призраки и вернутся, но пока нет, не снятся. Я не считаю себя убийцей, Антон Иванович, не считаю, и не являюсь им. Я ликвидирую лишь врагов, преступников, противника, желающего и мне, и всей моей стране гибели.

– Знаешь, по какой причине в начале войны так противились вводу снайперов?

– Наши руководящие кадры? – усмехнулся я. – Нечестная война?

– Да, о таких как ты говорили именно так, называя людьми без чести.

– А знаете, почему они так реагировали? Потому как привыкли играть в солдатиков, что им жизни простых деревенских ребят и мужиков, тьфу. Они даже не воспринимали их как людей. Кстати, это в какой-то мере можно и о вас сказать, уж извините, товарищ Деникин. А когда у врага появились снайперы и их целью, естественно, стали офицеры, то тогда они и запищали, как же, самим-то умирать не хочется. Но повторюсь, на войне все средства хороши, если они ведут к победе.

– Может, ты и прав. Но ведь и правда нечестно как-то…

– Антон Иванович, а война вообще честная штука? Почему из-за амбиций каких-то царей, президентов и прочих должны умирать простые люди? Им нужна эта война? Ну, вот честно ответьте! Война нужна правителям, простым людям, по большей части деревенским, она и в ус не уперлась. А уж если начали войну, вытащили мужиков из их домов и посадили в окопы, тогда ни о какой чести и речи быть не может. Только уничтожение, только победа. Иначе как? Кончилась война, вернулся домой какой-нибудь мужичок без ноги или руки, как он жить будет? Правителя это не волнует, максимум дадут копеечную пенсию, чтобы быстро не сдох с голоду, и все. А мужик смотрит, как над ним издеваются баре и различные помещики, которые преспокойно любезничают с вчерашними врагами, ездят к ним за границу, отдыхают и пьют вино. Что будет в душе у такого мужика, хоть кто-нибудь задумывался? Вот именно поэтому и смогли большевики взять власть. Потому как жизнь сама подвела к этому. Почему у нас самые необразованные солдаты в мире? Не скажете? А потому, что дворянам не надо иметь грамотных граждан, они ж начнут думать и соображать, а затем снесут к чертям эту самую власть.

– Всё это, – Деникин тихо сидел и слушал, – верно, парень. Ты прав, конечно, прав. Ты знаешь, наша семья вышла из народа, но даже мы, чего уж скрывать, забыли о том, кем ещё недавно были. Когда я принял решение и перешел к красным, то дал себе слово, что пойду до конца и сделаю всё, чтобы власть народа победила. Если можно так сказать, то теперь я убежденный большевик.

– Отрадно это слышать, ваше превосходительство. Ой, простите.

– Да ладно, главное, на людях не говори.

– Просто я уважаю вас. Я видел, как вы обращаетесь с людьми, ещё там, на фронте, вижу отсутствие чванства и гордыни. Это не лесть, я реально так считаю. Может, в действительности вы другой, но я за вами дурного не замечал. Жёсткость на фронте, жёсткость в приказах, но она и должна быть, без этого никак. И наши солдатики, возможно, не стали бы так глумиться в прошлом году, убивая офицеров налево и направо, но многие просто не понимали, почему офицеры на службе требовательны к исполнению приказов. Лишь когда солдат сам столкнётся с неисполнением, а точнее последствиями оного, только тогда начинает понимать, если не совсем дурак.

Вернулся домой я вновь поздно, едва ли не к полуночи. Меня ждали и спать не ложились. Рассказал, где был, попутно вытащил Ваньку на кухню и за чашкой чая рассказал в двух словах, что нам предстоит. Терещенко рвался в дело, задор молодецкий вновь проснулся и гонит его на приключения. Напомнил ему, что он теперь отвечает не только за себя и должен думать головой. Малой убедил меня, чтобы на этот счёт я не волновался, и, свернув всю болтовню, мы все ушли спать, разместившись в разных спальнях. Им с Машей досталась бывшая спальня Натальи, кровать там небольшая, но вполне удобная, мы её как-то пробовали, хорошая кровать. Сами же с Натальей всё же не удержались и, стараясь не особо шуметь, провернули свое любимое занятие под одеялом. Точнее, это сама девушка и сделала всё, я лишь наслаждался, отдыхая с дороги и получая удовольствие.

Малой очень обрадовался, когда мы с утра занялись обходом дома, с целью найти пустую жилплощадь. Найти-то нашли, а вот дадут ли её нам, то есть Ваньке, большой вопрос. В основном все свободные квартиры, точнее те, хозяев которых мы не смогли отыскать, были большими. Пять-шесть комнат, и это не предел. Малому вдруг понравилась мысль занять небольшую квартирку с одной спальней на верхнем этаже с окнами во двор. Это была