Предчувствие беды. Книга 1 - Борис Спартакович Акимов

защищаться от таких, а то они размножатся, и цивилизация погибнет.

За столом повисла неловкая пауза, Ирина внимательно рассматривала узор скатерти, муж ее завозился, зашуршал сигаретной пачкой, нарочито медленно потянул сигарету, весь увлеченный процессом.

– Андрей Петрович, – не выдержала паузы Катя, – а вы давно Чехова перечитывали?

– Чехова? Давно, – буркнул Андрей, понимая, что опять во что-то вляпался и будет ему сейчас по первое число.

– А зря, – подняла глаза Ирина. – Ты его сейчас почти буквально воспроизвел.

– Из «Дуэли» монолог, – подхватила Катя.

– Ну и что? – удивился Андрей. – Если Чехов тоже так говорил, то почему это неверно?

– Не Чехов говорил, а один из его героев. Не слишком приятный тип, кстати.

– Ладно вам, – примирительно сказал Саша, затягиваясь. – Оставьте человека в покое. Расскажи лучше, Андрей, что у вас сейчас читают.

– У нас, Саша, как-то все читают разное, – смутился Андрей. – Я вот все больше к лекциям готовлюсь, готовиться приходится очень много, все время что-то новое публикуют, а перед студентами дураком выглядеть неохота.

– То есть модных романов, ты хочешь сказать, у вас нет?

– Модные романы, конечно, есть, и среди них есть очень неплохие, но только ты же знаешь – у нас очень сильно американское влияние, а это значит – прежде всего кино и телевидение, а если литература – то экранизации. Вот недавно вышла многосерийная «Анна Каренина», так во всех магазинах этот роман теперь лежит на самом видном месте. И покупают же, вот что удивительно.

– Как будто раньше, до экранизации, этот роман был хуже, – покачала головой Ирина.

– Не в том дело, что хуже…

– А в чем?

– Не знаю.

– Такой себе цузамменфасунг, – произнес Саша свою любимую присказку.

– Они хочут свою образованность показать и всегда говорят о непонятном! – подхватила Катя с облегчением. – Андрей Петрович, ну хоть вы-то расскажите что-нибудь не про политику!

Как ни пытался Андрей уговорить Катю, чтобы называла его по имени и на «ты», она упорствовала, обращалась на «вы» и с отчеством; «дядю Андрея», хотя и вправду родной дядя, оба отвергли, как Катя сказала, из соображений эстетических, и некоторая церемонность в их отношениях сохранялась.

Спиртного в этом доме не водилось, чему Андрей всегда радовался, потому что пить в Москве приходилось гораздо больше, чем он привык. Готовила Ирина вкусно, хотя и просто, в основном пироги всякие да тушеное блюдо, носившее собирательное имя «муляка» и состоявшее из овощей, риса, картошки, иногда мяса – каждый раз состав был разный.

– Тебе не холодно, Андрюша? – спросила Ирина. – Они опять отопление отключили.

– Нет, мне тепло, спасибо, – отозвался Андрей и подумал: «Я постоянно это слышу: “нам выключили отопление”, “они все еще топят”, “вечно у них все ломается”. Как тут всегда странно говорят: они. Кто это – они? У меня в квартире я сам включаю и выключаю, сам решаю, сколько мне нужно тепла и сколько я готов за это платить. Почему у них иначе?» А вслух добавил:

– А кто это – «они»?

– Отец дьякон! – вдруг воскликнула Катя, молитвенно сложив руки и глядя на Андрея. – Простите меня, Христа ради!

– Катерина! – Ирина строго и слегка испуганно попыталась ее остановить, но Катю явно понесло.

«Почему эта девчонка постоянно цитирует, а я не узнаю?» – успел слегка раздраженно подумать Андрей и спросил:

– За что ты просишь прощения? И почему я дьякон? Опять цитата?

– За то, что я подумала, что у вас в голове идея есть! – победно закончила Катя, блестя глазами.

– Не сердись, Андрей, она у нас совсем на Чехове свихнулась, – хмыкнула Ирина.

– Я не сержусь, – засмеялся Андрей, – у нее это здорово получается, – и добавил, сам не понимая, почему: – Вчера читал вашу «Нацию» – забавная там передовица, с какой-то даже симпатией к большевикам.

– Не читайте «Уфимских губернских ведомостей», – сказала Катя. – Из них вы не почерпнете никаких сведений об Уфимской губернии.

– Опять Чехов?

– Кто же еще?

– У них в школе драмкружок, – сказала Ирина. – В прошлом году «Три сестры» ставили, Катя наша Ирину играла.

– Это младшая? – спросил Андрей, пьесу помнивший смутно.

– Да, младшая, – ответила Катя, – которая громче всех кричит «В Москву!». Очень патриотично звучит.

– Потому что не в Петербург? – догадался Андрей. – Ирина, положи мне еще муляки, пожалуйста.

– Даже самая прекрасная пища, – вмешался Саша, – принятая сверх меры, производит в желудке что?

– Боль, икоту и чревовещание! – радостно откликнулась Катя, и Андрей понял: снова Чехов, которого Андрей помнил плохо, а поучаствовать в трепе хотелось, поэтому он, поднатужившись, ввернул, что помнил:

– Относительно женщин автор остается при своем национальном мнении.

– Ты знаешь Зощенко? – вздернула брови Ирина. – Мы «Сентиментальные повести» вслух читали по вечерам в прошлом месяце.

Вставать из-за стола не стали – в этой квартире вся жизнь происходила на кухне – просто убрали посуду, смахнули с клеенки крошки и остались сидеть, где сидели. Поговорили еще, потом Катя, как часто бывало, принесла из комнаты гитару, села в углу, закинула ногу на ногу, пристроила гитару на колене… Пела она неплохо, чисто и негромко, играла прекрасно.

– Это твое сочинение? – спросил Андрей после одной из песен.

– Что вы, Андрей Петрович, это у нас в Москве есть такой молодой парень… Ужасно талантливый, по-моему.

(На другой день Андрей все время бубнил привязчивый мотив, из слов же помнил только «уйти труднее, чем остаться, сломаться проще, чем согнуться…». «Наверное, я неправильно запомнил, – думал он. – Почему? Согнуться ведь проще! Согнуться легче, чем сломаться? Что легче на самом-то деле? Для меня, впрочем, это вопрос совершенно философский, в отличие от моих московских знакомых». Так ему тогда казалось.)

– Хорошо у вас, – сказал Андрей, – мне пора, к сожалению, уже полдесятого, а в двенадцать поезд.

Тут случилась неожиданность: когда Андрей встал, Саша вдруг сказал: «Давай провожу». Никогда не провожал, всегда прощались на пороге…

На лестнице, между третьим этажом и вторым, Саша внезапно остановился, приложил палец к губам, достал из кармана плотный толстый пакет, размером со стандартный почтовый конверт, завернутый в газету, молча протянул Андрею, показал жестами – в карман, во внутренний карман! Убедился, что пакет благополучно спрятан. Вышли на улицу, пошли к метро.

– Ты это здесь не разворачивай, – наконец заговорил Саша. – Спрячь хорошенько, дома прочитай. И если получится – напечатай.

– Что это? – спросил Андрей.

– Сам увидишь. Только помни – это очень опасно. Не для тебя – для меня. Для Ирины. Для Кати. Такой себе цузамменфасунг, – глянул умоляюще. – Только тебе могу доверить.

– Все-таки – что это?

– Роман, – ответил Саша, – про нашу жизнь роман.

– Чей?

Саша не ответил, и Андрей догадался, чей.

В гостинице Андрей хотел было развернуть пакет, посмотреть, что там внутри, но вспомнил Сашины глаза и решил не рисковать: кто