Александр. Том 3 - Олеся Шеллина

тихонько рассмеялся. — Нет, я бы понял и даже принял бы его позицию, если бы он параллельно на тебя жалобу написал. Но господин Васильев на тебя не напишет, побоится. А на Щедрова можно. Он же не личный секретарь императора. И даже не Макаров. Тут сам бог велел за справедливостью отправляться. Клима пока никто не воспринимает всерьёз, вот я и хочу посмотреть, как он на это отреагирует.

— А почему вы думаете, ваше величество, что Васильева не осудят? — Илья нахмурился.

— Я не думаю, Илья, я практически уверен, — экипаж начал останавливаться. Ага, приехали. Повернувшись к Скворцову, добавил: — Максимум, за что его можно осудить по существующим законам — это за кражу. Но тут, как говорится, бес попутал. Тем более что Васильев фактически из отчего дома ценности вынес. Что выкрал, вернёт, может, штраф заплатит, и всё на этом.

— Но… — начал Илья и запнулся. — Это несправедливо.

— Жизнь вообще довольно дерьмовая штука, — ответил я задумчиво. — А ты думал, почему я взялся именно за полицейскую реформу, сделав её едва ли не главной? После неё придёт время судебной. И дело здесь вовсе не в справедливости.

— Ваше величество, — я уже собрался выходить, но Илья меня остановил. — Вы же будете убирать крепостное право?

— Да, скорее всего, да, но не сию минуту. И не в ближайшее время, — ответил я, внимательно посмотрев на него. Почему Скворцов именно сейчас задался этим вопросом?

— Почему? — он продолжал хмуриться. — Я просто пытаюсь понять, чтобы продолжать работать хорошо.

— Потому что я не знаю, как это сделать правильно, — признался я ему. — Пока не знаю. У меня есть несколько идей, но сначала нужно начатые реформы если не завершить, то сделать так, чтобы они развернулись, и их было бы не остановить. Главное — не дать втянуть себя в бессмысленную войну.

— Вы хотите избежать войны? — Илья приподнял брови.

— Мне не удастся этого сделать, — я покачал головой. — Но я постараюсь оттянуть её начало.

— Союзники могут начать требовать помощь, — осторожно сказал Илья. Ну правильно, он же все письма вскрывает и уже видел кое-какие пошлые намёки, приведшие в итоге к небу над Аустерлицем.

— Пускай требуют, — я приоткрыл дверь экипажа. — У нас реформа армии полным ходом идёт, какие войска? Кутузов с Аракчеевым скоро глотки друг другу вырвут, а Барклай будет прыгать на их поверженных телах. Пускай ругаются, дерутся, что хотят делают, но они должны прийти ко мне с планом реформы, который устроит всех. И меня в том числе. Вот когда мои генералы придут к единому мнению, тогда и будем разговаривать. А пока нам бы с артиллерией разобраться.

— Не очень то вы торопитесь к порядку их призвать, — сварливо заметил Илья.

— Я Багратиона зачем с ревизией по стране отправил? Вот вернётся Пётр Иванович, тогда мы всех и соберём вместе. А сейчас смысла нет трепыхаться раньше времени, — и я первым выпрыгнул из кареты.

Нет, я даже тебе не стану говорить, что буду затягивать это безобразие сколько смогу. Армия у нас вполне боеспособная, но на бумагах — реформа! Что здесь непонятного? Мы погоны изобретаем, какой Аустерлиц без погон? Понимать же надо! А потихоньку будем новшества внедрять, которые на общей боеспособности отразятся положительно, но будут не слишком заметны. Вроде повышения гигиены, кипячения воды, походные бани, периодические осмотры медиками и тому подобное.

Кроме артиллерии. Она-то как раз сдвинулась с мёртвой точки. Аракчеев хорошо спелся с Эйлерами, и они своей могучей кучкой продавили Кутузова. Как ни странно, но к ним присоединился Барклай де Толли. Но тот любое начинание поддержит, лишь бы в пику Кутузову. И что их мир не берёт? Запереть их в одной камере, что ли. Макарову намекнуть, что оба гнусные заговорщики, и на отдых в Петропавловскую крепость на пару недель. Может, в изоляции сумеют договориться, хотя бы для того, чтобы чисто теоретически на каторгу не отправиться? Утрирую, конечно, про Макарова, но что-то делать надо. Не знаю, надо думать.

Тем временем мы подошли к входу в дом Дарьи Васильевой. Я заметил выбитое окно, кое-как заделанное подушкой, чтобы не пропускало холод. Покачав головой, отступил в сторону, пропуская Илью вперёд. Сзади меня шёл Челищев, командующий сегодня моей охраной.

Дверь приоткрылась, и в щель высунулась женская головка. Осмотрев Скворцова, она повернулась внутрь дома.

— Дарья Ивановна, к вам мужчина, э-э-э, мужчины, — добавила она неуверенно.

За дверью послышалась какая-то возня, а потом она распахнулась, и в проёме появилась стройная женская фигурка. Женщина была молодая и довольно миловидная. Она куталась в шаль и, казалось, видела только одного Скворцова.

— О, Илья Афанасьевич, — Дарья просто расцвела, глядя на моего секретаря. Я не удержался и хмыкнул. И тут она перевела взгляд на меня. Пару раз моргнула и побледнела. — Ваше величество, — то ли спросила, то ли поздоровалась Васильева довольно неуверенно.

— Вы позволите нам войти? — спросил я, когда молчание затянулось. — Нет, мы, конечно, можем и здесь поговорить, но, думаю, в доме за чашкой чая будет удобнее.

— Да-да, конечно, — Дарья засуетилась, отходя от двери.

Мы вошли в маленький холл. Подбежавшая служанка, открывшая нам дверь, помогла раздеться. После чего куда-то умчалась. Подозреваю, что на кухню, чтобы чай заварить. Васильева провела нас в небольшую гостиную. Мы с Ильёй сели в кресла, а вот Челищев остался стоять возле двери, отрицательно покачав головой, когда Дарья предложила ему к нам присоединиться. Правильно, он на службе, а от охраны толку мало, если она будет чаи распивать.

— Дарья Ивановна, Илья рассказал мне о вашем бедственном положении, и я решил предложить вам помощь, — сказал я, не дожидаясь, когда принесут чай.

— Илья Афанасьевич, а вы разве… — она испуганно посмотрела на Скворцова. Похоже, он ей не говорил, где служит. Быстро справившись с волнением, Дарья перевела взгляд на меня. — Ваше величество, я так понимаю, помощь не будет включать просто выделение определённой суммы денег? Иначе вы бы не приехали сюда.

— Верно, — я улыбнулся. Умная, храбрая женщина, да ещё и красивая — убийственное сочетание. Кажется, начинаю понимать этого придурка Васильева, так сильно помешанного на ней. — Я не верю в благотворительность. Точнее, я искренне верю, что необходимо помогать людям, которые не могут о