Александр. Том 3 - Олеся Шеллина

— Михаил Илларионович с Апраксиным скоро друг дружке глотки перегрызут. Макаров дал понять, что ему некогда меня слушать, а с вами, Павел Алексеевич, мы вроде бы нашли общий язык. Одно дело, как никак, делаем.

— Пройдёмте ко мне, что же мы в холле всё стоим? — Воронов посторонился, пропуская Сперанского вперёд, а сам повернулся в развесившему уши полицейскому. — Вот что, Максимов, ты Митьку своего получше подучи, а то он испугал меня, с воплями прибежав, что за мной чуть ли не Макаров лично явился, чтобы в свою крепость утащить.

— Дак я же ему русским языком сказал, что господин Сперанский пожаловал. И спросить велел, приметите ли вы его, — Максимов покачал головой, но, столкнувшись с пристальным взглядом Воронова, вздохнул. — Сделаю, ваше благородие. Только не гоните отсюда мальчонку. Здесь он хоть при деле. Глядишь, и обучится чему-нибудь путному.

— Так я и не гоню. Я тебе, Максимов, говорю, чтобы начал обучать, а не просто по коридорам гонял, — и Воронов поспешил вслед за ушедшим к его кабинету Сперанским.

Расположившись в кабинете друг напротив друга, Павел и Михаил почти минуту молчали, а потом Сперанский вытащил из небольшого сундучка пачку исписанной бумаги и положил её на стол.

— Его величество попросил меня продумать вертикаль власти, начиная с министерств, — начал Сперанский. — Время для их создания пришло. Кому будут подчиняться сами министерства, пока не обговаривалось, но, думаю, у его величества есть какие-то задумки на этот счёт.

— Я так понимаю, начинать его величество будет постепенно. Заменяя экспедиции одну за другой, где-то укрупняя, где-то, наоборот, из одной экспедиции делая не одно министерство, а несколько, — задумчиво проговорил Воронов.

— Скорее всего, — Сперанский смотрел перед собой. — Мы пока не говорили об этом. Но думаю, Александр Павлович хочет сделать переход как можно более безболезненным. А может быть, будет жёстко действовать, как с этими проклятыми табличками на домах.

— Ну, поживём-увидим, — философски заметил Воронов. — Думаю, недолго ждать осталось. Так что там с вертикалью? Полагаю, как обычно: министерство — губернатор, или назначенное лицо в губернии. Что тут ещё можно придумать?

— Нет, немного сложнее, — Сперанский ткнул пальцем в лист. — Вот, смотри, Павел Алексеевич, — он перешёл на «ты», и Павел кивнул, принимая правила игры, а Михаил продолжил. — Я думаю, что нужно будет назначить ответственных людей на местах, и не только в губерниях, но и в уездах и волостях. Так можно увеличить контроль за исполнением тех или иных приказов. Губернаторы, конечно, будут в курсе их деятельности, но подчиняться они будут непосредственно своим министрам.

— Ну, пока всё звучит логично, — осторожно проговорил Воронов. — На местах дворянство побурчит и замолкнет. Вы ведь не об этом хотели поговорить?

— Нет, — Сперанский вздохнул. — В своём Меморандуме, его величество, кроме всего прочего, упомянул о равенстве перед законом. В общем, чтобы он выполнил этот пункт, нужно менять судебную систему. И добиваться, чтобы никто не признавался виновным в преступлении огульно. Только после решения суда. И это должны быть именно суды, а не слово помещика. И суды должны быть разных уровней: от Верховного до волостного. И все они должны подчиняться, ну, скажем, Сенату. Это я просто пример привёл, может ведь быть и другое подчинение. Но не губернатору и не кому бы то ни было ещё, кроме Сената.

— Так, а вот это уже серьёзнее, — Павел нахмурился. — Ты никому это не показывал?

— Пока нет, — Михаил вздохнул. — Когда его величество приедет, я ему покажу. Это же только намётки. Просто мне нужно знать, куда двигаться дальше.

— Не знаю, — покачал головой Воронов. — Дождись действительно, что скажет Александр Павлович. Потому что, сдаётся мне, если твои намётки пустят в дело, то такой визг поднимется… Ты ещё предложи, чтобы чиновников принимали на службу, только если их образование это будет позволять.

— Ну, это было бы правильно… — начал Сперанский, но Воронов его остановил, подняв руку вверх.

— Нет, я даже слушать ничего об этом не хочу. Давай сначала с министерствами закончим, а уж потом ты будешь с его величеством свои безумные идеи обсуждать, потому что я не хочу иметь с ними ничего общего, — и Павел перевёл дух, посмотрев на Сперанского сочувственно.

— Я тебе оставлю свои записи, — Сперанский поднялся со стула и указал на бумаги, лежавшие на столе. — Если время будет позволять, то просмотри их. Может быть, что-то сочтёшь полезным.

— Ну, хорошо, — неохотно ответил Воронов. — Но, Миша, я ничего тебе не обещаю.

— Просто посмотри, — Сперанский слабо улыбнулся и направился к двери.

Выйдя в коридор, он наткнулся на того мальчишку, Митьку, которого отправляли сообщить о нём Воронову. Мальчик смотрел на Михаила настороженно, готовый каждую секунду сорваться с места и убежать. Сперанский задумчиво посмотрел на Митьку, а затем спросил:

— Тебя ведь Дмитрий зовут?

— Чего? — мальчишка нахмурился. — Нет, я Митька.

— Но ведь Митя — это… — начал Михаил, а затем махнул рукой. — Неважно. Ты читать умеешь? — В ответ Митька отрицательно помотал головой. — А хотел бы научиться?

— Не знаю, — растерянно проговорил мальчик.

— Пошли, — и Сперанский решительно протянул ему руку. — Я тебя читать и писать научу, а там посмотрим. — Он сам не понимал, что его побудило это сделать. Михаил действительно нервничал и думал, что все его проекты раскритикуют и заставят выбросить в выгребную яму. А так у него будет чем заняться, пока его величество не вернётся в столицу. Хотя бы этого мальчишку хоть чему-нибудь научит.

* * *

— Зачем мы ездили на Лубянку? — спросил меня Илья, когда мы уже подъезжали к дому Васильевой.

— Я хотел посмотреть, как Щедров справляется в нетипичной ситуации, — ответил я задумчиво. — А ситуация была очень нетипичная. По этому Васильеву же видно, что никакой он не заговорщик, а просто дурак и подонок. Но Клим Олегович молодцом держался. Александр Семёнович не ошибся с выбором начальника Московского отделения. Посмотрим, как он на жалобы будет реагировать.

— Жалобы? — Скворцов недоумённо посмотрел на меня.

— А ты думал, что Пётр Афанасьевич, как только в себя немного придёт, не начнёт жаловаться, что его безвинно оболгали и вообще! Понимать надо, Илюша, — и я