Петр Третий. Наследник двух Корон - Владимир Викторович Бабкин

— Петер или лучше Пётр?

Лью хозяйке и себе из молочника сливки, наливаю заварку и кипяток. Киваю. Ожидаю встречного кивка.

Отпиваю чай.

— Если на то будет воля Вашего Величества, то я бы предпочёл именоваться Петром. Мы в России, да и Честь для меня носить имя моего великого деда.

Кивок.

— Похвально. Вы хорошо говорите по-русски.

— Я стараюсь, Ваше Величество.

— У кого учились?

— У Фридриха Вильгельмовича Бергхольца в основном, — отвечаю.

— Фридрих, конечно, вырос в России и говорит изрядно, но у него явно немецкий акцент, — констатирует Императрица.

Беру кремовый кусочек сахара. Тростниковый. Другого пока нет. Мочу его. Прикусываю. Запиваю.

— А, Вы о манере? Так к нам, бывало, купцы в Киль заходили. Удавалось пару раз беседовать.

Тётка кивает.

— Ну, манеры у тебя точно смесь аглицких с нижегородскими, — говорит Она размерено и повторяет манипуляцию с сахаром вслед за мной.

Киваю. Удобная для меня версия. Но вижу не всё объясняет.

— К нам и с Севера купцы заходили, и малороссы были, — мучу воду я, — пришлось даже себе словарик и грамматику самому составлять.

— Русскую грамматику? Не её ли ты хочешь мне презентовать? — интересуется Елизавета с улыбкой.

— Не её, тётушка. Вижу, что говорят здесь по-иному, — ставя чашку на стол, — но подарки более приятные велите подавать?

— Велю! — говорит Императрица, отставляет фарфоровую чашку и звонит в колокольчик.

Появляется арап высочайшего двора, и хозяйка даёт повеление.

Поклон.

Бастиан вносит шкатулку. В ней только письма, два су и самый маленький перстень из там бывших.

— О какая прелесть! — восклицает Елисавета Петровна.

Беру у Бастиана ларец, благодарю и приказываю уходить, глядя на тётушку. Та кивком подтверждает. Двери закрываются.

Снимаю с шеи ключик, отдаю его Императрице.

Та с интересом открывает подарок. Видит письма. Что-то тёмное пробегает по лицу Императрицы. По капелькам пота вижу, что кровь прилила к лицу. Под румянами изменение цвета не уловить.

Но, кровь. Кровь…

Вопросительно смотрит на меня.

— Письма одного француза, встреченного нами в Берлине, — объясняю я, — упокой Господь его душу.

Императрица перебирает письма. Но они все там под сургучом. Видит перстенёк. Примеряет. Большеват. Улыбается натянуто. Она всё одно не будет такой носить. Но, что-то её заботит.

— Поставьте на стол шкатулку, Матушка, — говорю я спокойно и благожелательно.

Она в смятении, закрывает, инстинктивно подчиняясь.

— Это письма, судя по подорожной, секретные и их нужно сведующим людям посмотреть, — начинаю я.

— Матушка? Ты назвал меня Матушкой, — выпадет из своих мыслей Императрица.

— Так ближе Вас у меня же никого и нет, — отвечаю с грустью.

Она порывисто встает.

— Петя…

В порыве Императрица обнимает меня. Чувствую, что она плачет. У меня тоже глаза на мокром месте. Досталось мне тело подростка, отрока. По всем естественным реакциям я ещё ребёнок. Даю тётушке чуть отстраниться и шепчу на ухо:

— Но ТОГО письма в этой шкатулке нет.

Она удивлённо делает шаг назад.

Достаю письмо из-за пазухи. Протягиваю Ей.

Она берёт. Руки чуть дрожат. Раскрывает. Я его снова не заклеивал. Не успел, но что уж теперь. Двум смертям не бывать. Вижу радость на лице и обращённые на меня радостно тревожные глаза.

— Извини, Матушка, печати не было, я и вскрыл, — развожу, выдыхая, руками.

Она молчит.

— Спасибо, что не один я на этой земле, — говорю я смиренно и неопределённо.

Пауза.

Тётушка стремительно обнимает меня.

Будем жить!

Знать бы ещё сколько.

* * *

* * *

Пока пишется продолжение, Сергей Васильев предлагает путешествие в Севастополь 1916. Британская, немецкая и турецкая разведки, революционеры, контрабандисты и наши современники, закинутые в этот замес прямо со съемочной площадки 2023 года. https://author.today/work/450563

Глава 10

За Короной

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 15 (26) февраля 1742 года.

Я проснулся.

Сладко потянулся.

Лепота!

Вчерашний день был полон суеты. То-сё-колбасё. Мой невнятный статус не избавлял меня от желаний тётушки всячески меня продемонстрировать. Прям сын-родной. Ну, почти. Во всяком случае Царица-Матушка и впрямь вела себя именно так. Насколько я помнил из моей истории, она действительно к будущему Петру Третьему поначалу относилась довольно тепло, а тут ещё и моя выходка с возвращением заблудшей записки весьма интересного содержания. Ну, ладно.

Посмотрим.

День за днём.

Мне пока отвели покои в Зимнем дворце. Но, это временный вариант. Я скоро отсюда съеду. А пока любопытствовал, бродя по залам и коридорам.

Скоро ничего этого не будет. Нигде, кроме моей памяти.

У меня нет фотоаппарата. Даже художников призвать я не могу.

Это словно, ну, я не знаю, оказаться в Спарте времён Царя Леонида. Триста спартанцев и всё такое. Всё, наверняка, было совсем не так, как нам рассказывают историки, но что есть, то и есть. Вот Леонид, вот его триста (триста, тридцать или три тысячи?) доблестных воинов.

Я бы мог удивляться. Но, не смог бы никак запечатлеть никак, кроме как в картинах на стене. Ровным счетом не изменилось ничего и в восемнадцатом веке от Рождества Христова.

Я бывал в Зимнем дворце много раз. Эрмитаж и вообще. Не посетить в Питере Эрмитаж, ну, как-то моветон для образованного человека моего времени. Но, здесь я никогда не был и быть не мог, ведь этот вариант Зимнего скоро снесут и начнут строить новый, знакомый мне. Случится всякий пожар и прочее. Будет грустно. Жаль утраченного наследия. Так что пытаюсь ловить момент. Тем более что скоро вновь дорога.

Москва.

Коронация.

Не меня, разумеется. Тётушки.

Хотя и мне там найдётся работёнка.

Так что опять прыг-скок. Дорога. Правда в этот раз со всеми прелестями и почестями (и трудностями) Императорского выезда. Всё всерьез. Никаких там нищих изб и постоялых дворов. Весь размах, соответствующий рангу и статусу. Даже возки Царские тут реально царские.

Разумеется, до вагонов СВ моего времени далеко, но, тем не менее. В общем, придётся потерпеть гримасы царизма.

* * *

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 16 (27) февраля 1742 года.

Сегодня радостный день. Вырвался из кутерьмы обедов и балов в мою честь, с прочими фейерверками. Плюс моё здешнее тело на днях родиться угораздило. Четырнадцать лет! Если с прожитым в той жизни так я уже сотку разменял.