Военкор 2 - Михаил Дорин

— Ты, Лёша, похоже на солнышке перегрелся или возомнил о себе чёрт-те что⁈ Не забывайся!

Он грохнул кулаком по столу.

Почти уверен, что комбриг, когда включал такую тональность, ожидал, что его собеседник тут же начнёт бить челом и давать заднюю. Но в этот раз он не угадал.

— Это ты не забывайся. Ты что вообще творишь? — зашипел я. — Пацаны всех себя там оставили. А ты даже не удосужился их представить!

Понятия не имею, как у офицера обстояли дела с нервами, но глаз у него начал дёргаться. Он отступил первым, отошёл к краю стола, взял чашку с чаем и вылив его в цветок, наполнил стакан водой из графина. Залпом выпил, будто там была не вода, а водка.

— Карелин, ну ты остынь, ёпрст, — сказал он уже более умиротворено. — Зачем сразу ругаться. Я же не враг тебе. Солдат своих больше жизни люблю. Да и ты всей ситуации не знаешь, а уже поднял гайгуй. Мог же подойти, поинтересоваться: товарищ подполковник, а почему так? И я бы спокойно тебе объяснил.

Я медленно покачал головой. Но не стал ничего говорить. Было любопытно о какой «ситуации» говорит комбриг. Я то всю ситуацию знал слишком хорошо, потому что находился в ней изнутри.

— Алексей, — продолжил офицер. — Это только на первый взгляд список представленных кажется несправедливым. Но нужно рассмотреть ситуацию с разных сторон.

— Это как?

— Ну как? Я же надеюсь ты понимаешь, что награждают не только «ноги», но и «голову»? В армии ничего не делается просто так, и успех операции зависит от правильно выстроенной вертикали приказов… — продолжал говорить командир бригады.

Вид у него был такой, как будто я его поймал за чем-то непристойным. И теперь он пытается выкрутиться, но получается слабо.

— Ребята молодцы. И ты молодец. Благодаря вашим усилиям операцию удалось продвинуть. Но, — он поднял палец, призывая меня к вниманию. — Есть и другие офицеры кого стоит отметить. А самое важное, если внести в список ребят посмертно, то выходит операция уже не прошла без сучка и задоринки! Они пойдут у меня отдельным рапортом. И получат заслуженные награды.

Я смотрел на его наглую рожу и понимал, что он врёт. Если бы он сказал прямо, что «так надо», то я бы может даже понял. Но я терпеть ненавижу, когда кто-то считает, что умнее остальных, и пытается меня выставить идиотом. Комбриг же вертелся, как уж на сковородке — скользкий и неприятный тип.

— А теперь послушай сюда, — сказал я, перебивая его, когда комбриг открыл рот и собрался выдать очередную порцию лютого бреда. — Это твоё дело кого и как ты будешь представлять к наградам. Но моё дело — сделать так, чтобы страна помнила своих героев. Я передам в редакцию свою статью, где расскажу всё как было. Читатель сделает свои выводы.

— Ах вон как ты заговорил, — хмыкнул комбриг, потянувшись за очередной сигаретой за последние десять минут. — Что ещё скажешь?

— Я всё сказал.

— А мне показать не хочешь свою статью? — комбриг сузил глаза, превратившиеся в прорези-щёлочки.

— А зачем?

— В смысле «зачем»? Ты же принимал участие в военной операции. Мне нужно твой материал просмотреть. Мало ли ты там какую государственную тайну раскрыл? — комбриг вздохнул. — Я ведь и в редакцию позвонить могу, в Москву. А оно всё к этому и идёт. Ты видимо забылся, где находишься. Это Афганистан, а не кружок юных писателей!

Я понимал, что офицер пытается давить. Но и я уже кое-что понимал в своей профессии. Цензурить можно много чего, и почти всё можно запретить, сославшись на государственную тайну. Но чего делать нельзя — так это переписывать статью просто потому что она кому-то не нравится.

В моей статье не было ничего, что этот напыщенный мерзавец мог вырезать. А значит скрывать мне тоже нечего.

Я открыл свою сумку, достал лист черновика статьи, который у меня остался и положил на стол прямо перед собой.

— Читай.

Комбриг сидел с секунду, ожидая, что я подвину лист ближе к нему. Но делать этого я не собирался, и он, раздражаясь, подался вперёд и схватил лист. Долго читал, лицо его быстро покраснело. На лбу заблестели бисеринки пота.

— Ты пишешь, что «группа зашла без прикрытия». Да кто тебе такую чушь сказал⁈

Я смотрел ему в глаза.

— Я пишу, как было.

— Да ты не понимаешь… — Он встал, подошёл к окну.

Было видно, как дрожат его пальцы.

Комбриг резко повернулся.

— Ты что тут написал⁈ Что это за герой капитан⁈ Какая ему звезда Героя?

— Просто называю вещи своими именами.

— А кто тебе сказал, что ты вообще вправе решать, кто герой, а кто нет? Ты подробностей операции не знаешь!

Я не отвечал. Он снова подошёл к столу, опёрся кулаками.

— Хочешь, чтобы тебя в Кабуле встретили? Пройдёшь через Особый отдел. Заодно и объяснишь, почему ты подрываешь авторитет командования Советской Армии? И кто тебе позволил публиковать несогласованные материалы.

Я пожал плечами. Мне было всё равно.

— Подумай лучше о том, что матерям их сыновья живыми нужны, — поставил я точку в нашем разговоре.

Собрался уходить, но комбриг напрягся. Лицо его налилось красным, и он резко подался вперёд, цедя сквозь стиснутые зубы.

— Я тебя сгною…

Я приготовился его встретить правым прямым, но не понадобилось. Офицер замер на полпути, мигом заткнулся и вытянулся по струнке. Причиной резкой смены поведения стала открывшаяся дверь. И тот, кто вырос в дверном проёме.

На пороге стоял Дорохин. Как всегда сдержанный, но заметно усталый.

— А, товарищ подполковник… Заходите, заходите. Мы тут с товарищем Карелиным как раз обсуждали важное…

— Я слышал, — отрезал Дорохин. — Карелин уже всё сделал, что требовалось. Материал — дело его и его редакции. Вы меня услышали, товарищ подполковник?

Комбриг мигом изменился в лице, теперь из красного он стал каким-то фиолетовым. Он закивал, как болванчик, стуча зубами от напряжения.

— Алексей, нужно поговорить, — сказал Дорохин. — Подожди меня внизу.

Комбриг, совершенно растерянный, протянул мне руку, когда я двинулся к выходу.

— Что ж… Удачного перелёта, товарищ Карелин. Ваша работа, безусловно, важна… — блеял он, и в глазах комбрига застыла совершенно щенячья преданность.

Руку жать я не стал, молча