Все дороги ведут в Реймс - Александр Петрович Харников

2 до 7½ золотников на пуд); между тем Берг-коллегия и Монетная канцелярия в тех же образчиках Зубарева ни золота, ни серебра не обнаружила вовсе. Вызванный для дачи объяснений по этому поводу в Кабинет ее императорского величества Михайло Ломоносов признал свою ошибку и заявил, что во время проб руды Зубарев неоднократно приходил к нему в лабораторию, а иногда и в его отсутствие. Ввиду всего изложенного в объяснении профессора Ломоносова, Кабинет пришел к заключению: «…что при пробе в лаборатории Академии наук Зубарев такое ж воровство учинил, как в Сибири, что показалось серебро, чего не бывало, и то знать можно по примеру прежде таких воров бывших, что неосторожностью пробовщика (ежели воровски не подкупил оного), приближась к месту, где горшок с рудою в огне стоит, и тертого серебра, смешав с золою или другим чем, в горшок бросил, почему и оказывался в пробе выход серебра».

В итоге этот мерзавец Зубарев был отправлен в Шлиссельбург, где им занялась Тайная канцелярия. Там он продолжил врать, рассказав на допросе, что сообщит всю правду только лично государыне. В конце концов, его допросил сам Александр Иванович Шувалов, которому он сообщил, что, дескать, в Сибири многие из числа местного купечества грабят инородцев и утаивают свои доходы от казны. Он также рассказал, что зимою 1751 года был представлен наследнику Российского престола, великому князю Петру Федоровичу, якобы заинтересовавшемуся его открытиями. Однако уже через четыре дня после первого допроса Зубарев заявил в Канцелярии тайных дел, что все эти показания он сделал «вымысля собою». Не удалось доказать и его связь с великим князем.

Тогда у Александра Ивановича лопнуло терпение, и он велел допросить с пристрастием этого авантюриста. Под пыткой Зубарев сознался, что имел намерение или вступить в военную службу, или получить привилегию на устройство заводов, чтобы таким путем оставить за собою во владение купленную отцом его на чужое имя деревню с крестьянами. Розыск по этому делу продолжался около двух лет, и в 1754 году Зубарева отослали в Сыскной приказ, откуда ранней осенью того же года ему удалось бежать. Окольными путями он добрался до границ Польши, а оттуда махнул в Пруссию.

А вот дальше началось самое интересное. Зубарев был пойман в раскольнической Климовой слободе при попытке украсть чужих лошадей. Его доставили в Киевскую губернскую канцелярию, и здесь выяснилось, что он не кто иной, как «приезжий из Пруссии шпион», именовавший себя Иваном Васильевым, о котором еще в июле 1755 года доносили на пограничном между Россией и Польшей Злынском форпосте – беглый крепостной помещика Загряжского. По их словам, Зубарев поднимал раскольников против правительства, обнадеживал их заступничеством прусского короля и уговаривал их помочь возведению на престол императора-младенца Иоанна Антоновича, для которого и корабли уже «в пристойном месте изготовлены».

Доставленный в Канцелярию тайных дел мошенник и вор стал рассказывать Александру Ивановичу Шувалову совершенно невозможные вещи. Дескать, зимой этого года он оказался в Кёнигсберге, где встретился с самим Манштейном, адъютантом прусского короля. Тот отвез Зубарева в Берлин, где с ним якобы беседовал король Фридрих. Беглого мошенника стали склонять к похищению из Холмогор содержавшегося там под стражей Иоанна Антоновича. В случае, если похищение удастся, предполагалось, что король прусский объявит войну России и насильно возведет Иоанна Антоновича на русский престол.

Дальше шло нагромождение самых разных нелепиц, после которых словам Зубарева уже никто не верил ни на грош. Но государыня, которая всю жизнь опасалась дел, связанных с брауншвейгским семейством, на всякий случай велела перевезти Иоанна Антоновича в Шлиссельбург, где содержать под крепкой охраной. В той же «российской Бастилии» все это время находился и сам Зубарев.

Александр Иванович еще раз тщательно проверил показания этого авантюриста и пришел к выводу, что он выдумал все – и встречу с Манштейном, и беседу с королем Фридрихом, который якобы произвел Зубарева в полковники прусской армии.

А вот некоторые моменты главе Канцелярии тайных дел удалось установить. Зубарев оказался пешкой в игре, которую вел против прусского короля канцлер Бестужев. Он хотел, чтобы государыня осерчала на Фридриха и согласилась-таки начать войну с ним. Именно это я и собирался рассказать императрице, и заставить ее задуматься, стоит ли верить канцлеру, для которого личное благо было важнее, чем благо России.

Я рассказал государыне историю с Зубаревым. Она хорошо ее помнила – ведь все, что касалось императора-младенца Иоанна Антоновича всегда волновало императрицу.

– Да, Михаил Илларионович, – вздохнула она, – я даже не знаю, огорчил ты меня или обрадовал. Хорошо то, что король прусский не имеет к этому делу никакого отношения. Плохо же то, что мой канцлер обманывает меня, желая ради своих пенсионов денежных начать войну, которая нам совершенно не нужна. Ну, скажи мне – ради чего мы должны воевать с Фридрихом? Ведь он полководец изрядный, да и войско его сильно…

Я был полностью согласен с императрицей. Последняя наша война была со Швецией, и начата она была еще при правлении матери малолетнего императора – Анне Леопольдовны. Шведы хотели пересмотреть условия Ништадтского мира, но потерпели страшное поражение под Гельсингфорсом. Тогда наша армия под командованием фельдмаршала Петра Петровича Ласси окружила шведскую армию генерала Жана Буске и принудила ее к капитуляции. В результате заключенного в 1743 году в Або мирного трактата шведы признали все условия Ништадтского мира и отодвинули на запад границу между нашими странами.

Больше России воевать вроде бы было не с кем. На юге, правда, на наши рубежи совершали разбойные набеги татары. Но для того, чтобы отбросить их в Крым, у нас пока не хватало сил. А в Европе Россия ни с кем не ссорилась, и встревать в грядущую войну между Англией и Францией нам было не с руки.

– Послушай, Михаил Илларионович, – задумчиво произнесла императрица, – я получила приглашение на коронацию нового французского короля, Людовика XVI. Состоится она в Реймсе первого июля по их летосчислению, а по-нашему двадцатого июня. Подумав как следует, я все-таки решила послать тебя во главе нашей делегации. Ну, в самом деле, не Бестужева же мне туда посылать! Да он там точно напьется вина и поскандалит с французами или пруссаками, опозорив нашу державу. Нет, надо ехать тебе, и никому иному. Тут за тебя и Иван Иванович Шувалов просит. А он человек умный и знает, что говорит. К тому же ты уже бывал в Париже и кое-кого знаешь из тамошних политиков.

Я низко поклонился государыне. Нет, не зря мы обсуждали этот вопрос с Иваном Ивановичем. Он обещал уговорить императрицу назначить