Амлет, сын Улава - Адель Гельт

- А! Все ерунда! Просто смежники... По-вашему, соседний пантеон, или как-то не так… В общем, они, которые он, попросили немного помочь, не забесплатно, разумеется, - принялся объяснять все еще рогатый Локи. - Представляешь, пообещали назвать свой нильфхейм именем моей милой дочурки, а для того требовалось просто ненадолго прикинуться воплощением их главного зла…

- Это те самые божки, которые, на самом деле, какой-то один бог, - проявил смекалку и хорошую память скальд. - Его еще подвесили на деревяшке, почти как Всеотца на Иггдрасиле?

- Да, и герой, видимо, именно поэтому пришел один… Таков их завет. - Локи зевнул. – Впрочем, ладно!

Костяки, трупы, стынущая кровь, парящий ихор, трон стальной кости — все куда-то делось. Хозяин покоев расстался с рогами и когтями, пересел в легкое деревянное кресло и ловко, движением брови, подвинул гостю крепкий стул. Гость, даром, что бестелесный, споткнулся и почти рухнул на сиденье: то была излюбленная дружеская шутка Локи. Обижаться, конечно, не полагалось.

Скальд уместился поудобнее, и принялся молчать. Молчал и хитрейший из асов, будто силясь то ли прочитать бестелесные мысли, то ли просто до чего-то додуматься, а додумавшись – догадаться.

Всего молчали час или около того: именно такое время отмерила клепсидра, обнаружившаяся вдруг на полке огромного шкафа, стоявшего все это время поодаль.

«Когда творец создал время, он создал его достаточно», - как бы сама собой пришла в бесплотную голову скальда, ставшего на время духом, чья-то мудрость, чужая, но интересная.

О, любопытство! Положительно, ты — сильнейшая и опаснейшая из страстей признанного Одинссоном… Локи, как ему и полагается, не выдержал первым.

- Ну, прозванный за цвет шкуры Белым Лисом, рассказывай. Мне надо знать все: что, где, когда, причем тут сова, куда прибит крюк… - ас не то заговаривался, не то напустил туману еще большего, чем стоило от него ожидать по обыкновению.

- Много дивного создали асы, и были среди их творений те из людей, что ходили на двух ногах, брали вещи руками и говорили ртом, облик же имели собачий, волчий или лисий, - начал скальд, прекрасно понявший Хитрейшего.

- Теперь то же самое, только по-норвежски или на датском, в два раза быстрее, и, наверное, сразу с восьмой цифры, - проговорил-пропел ас. - Мы и так тут с тобой больше часа играли в молчанку, а у меня столько дел, столько дел!

- Могу и проще, - немедленно принял требования и правила игры скальд. - Если что, ты, Хитрый, сам того потребовал! В общем, дело было так…

Снова здесь и сейчас.

…- он признал мою правоту: дух, которому юноша опрометчиво дал имя и обещал защиту и кров полной меры, явился из иных времен, столь далеких и страшных, что мне не удалось узнать ни мест, где прошла его жизнь, ни обычаев окружавших его существ. Ясно было только одно: колдуны они столь могучие, что колдовать им так же просто, как нам высморкаться.

- Локи хитер, как… Как Локи, - резонно заметил заслушавшийся было Ингольф. - Хитер и проказлив, и в каждом слове его не два смысла и даже не десять: в сагах сказано, что и сам он не всегда понимает, о чем ведет речь… Откуда в твоем, Белый Лис, рассказе, взялись чудовища этих мест?

- А это самое страшное, Ингольф, сын Эрна, - построжел мордой псоглавый скальд. – В воспоминаниях именованного Хетьяром, я видел, как некий могучий ярл-чародей, а то и прямо полубог, царит в огромном дворце своем. Дворец тот больше всего Рейкьявика, и выкован целиком из стали: даже окна в нем, огромные и прозрачные, сделаны стальными! Дворец тот парит так высоко над землей, что на высоте той уже заканчивается всякая жизнь! - Снорри перевел дух, и продолжил, - покровитель, призванный юным Амлетом, при жизни восхищался могучим правителем, считая его величайшим небесным полководцем… И был тот полководец страшен ликом: полностью весь синего цвета, и глаза у него были свежей крови! Правда, я не видел зубов…

Было невесело. В телеге ехали вдвоем, даже править пришлось мне самому: ни один возница не захотел нас сопровождать по доброй своей воле, будто уже зная, что Снорри Ульварссон изгнал нас, отца и сына, из пределов владений людей Рейкьявика.

Крытая телега была общинной, и гнедая лошадь тоже: их полагалось вернуть, когда кто-то вот так же поедет из Исафьордюра обратно на юг. Крепкая немолодая кобыла ноги переставляла небыстро, но уверенно, и к концу светлого дня мы проехали столько, сколько собирались, и еще пятую часть того.

Остановились, распрягли, обиходили и стреножили лошадь. Шатра, по молчаливому согласию, решили не ставить: выспаться, тем более по очереди, отлично получилось бы и под тележным навесом.

Молчание, ставшее уже тягостным, первым нарушил отец. Мы уже оба поужинали взятым в дорогу (вкуса я не ощутил: по правде говоря, меня можно было накормить не мясом и хлебом, а хоть мхом и рыбьими головами, и я бы того не понял).

- Ну, рассказывай, - спокойно и будто даже не требовательно попросил отец. - Мне надо знать все: никогда ранее я не видел Снорри Ульварссона, прозванного Белым Лисом, столь разгневанным, и ни разу к гневу его не примешивалась изрядная толика страха.

- Это наши, скальдьи, дела, отец, - выдавил я из себя через силу. И верно: случись подобное луной раньше — я бы первым поспешил рассказать всё, захлебываясь слезами облегчения.

- Сопляк. Мальчишка, - припечатал отец. - Таков и я скальд, каковым ты, возможно, никогда и не станешь! Я, в отличие от тебя, у Белого Лиса учился, и учился хорошо! – Улав уже стоял во весь рост, говорил громко, и сквозь речь его и опасную, совсем волчью, морду, прорывалось уже некоторое рычание.

- Не для того я сейчас пытаю тебя словом, чтобы посмеяться над тобой или выведать секреты, каковых у тебя еще и нет! - Улав вдруг успокоился, и в глаза мои заглянул уже искательно. - Пойми, сын, я просто хочу помочь…

- Отец, мне страшно, - я прижал уши: признаваться в подобном не пристало взрослому воину, пусть и родному отцу, и даже наедине. - Я боюсь, что Снорри Ульварссон окажется прав: все же он куда умнее и опытнее всех знакомых нам скальдов, возьми их кто вместе!

- Твой отец тоже был когда-то певцом не из последних, а еще он построил целый город и