Побег из волчьей пасти - Greko

— Нет. Только устный. Но все знают. Как войну вести, как к женщине относиться, как поединок проводить и как поступать с павшим врагом.

— На другом конце земли, — решил я поделиться, — есть такая страна — Нипон, Джапан… Там живут смелые воины — самураи. У них тоже есть свой кодекс — Бусидо. Их кредо: не важна цель — важен путь.

— Хороший кодекс! И хорошие слова! — восхитился Юсуф. — Путь воина — путь благородного человека. Нет чести в убийстве раненного или больного. Нет чести, если сразил врага под крышей его дома. Нет чести, если потерял оружие. У нас говорят: потеря воина — горе его семьи; потеря оружия — горе всего народа!

— А в чем вы видите особую честь?

Юсуф задумался.

— Разве может быть особая честь? Честь или есть, или ее нет. Храбрость не в том, чтобы победить врага. Храбрость — победить сильного врага, который выше тебя по силам или равен. Если такого нет, не вступай в бой, не позорься!

Я вспомнил, что Молчун отсиживался на горе и вступил в бой, лишь когда ему была поставлена задача. Видимо, в казаках он не видел равного соперника.

Юсуф много поведал мне разных правил. Я все больше укреплялся в мысли, что передо мной законсервированный во времени образ рыцаря ранней средневековой Европы. Особенно это сходство подчеркивал сам вид многих воинов в их длинных кольчугах и островерхих шлемах с бармицей.

Но были и серьезные различия. Например, поединки. Черкесы не знали рыцарских турниров и поединков на копьях. Если противник принял вызов, соперники вставали на бурку и дрались кинжалами. Причем, колоть запрещалось — только рубить. До смерти.

— А в чем честь абрека? — задал я вопрос, так и вертевшийся на языке. — Разве кража — дело благородное?

Юсуф задумался. Встал, принес нам чубуки. Потом ответил, хитро улыбнувшись:

— В уорк хабзе есть правила поведения во время набега. Значит, быть абреком чести не противоречит. Я так скажу: идешь в набег удаль свою показать — молодец! Кто идет за богатством — тот, как женщина.

— А ты ходил?

Юсуф рассмеялся. Глупый вопрос. И так все понятно.

— Хорошо, — я принял такой ответ без сопротивления. — А Засс? Про него говорят, что он человек чести. Но он же головы рубит!

Юсуф совсем развеселился. Хохотал, хлопая себя по коленям.

— Как ты думаешь, у кого Засс научился? У нас! С Кабарды тот обычай пошел, как и весь наш кодекс. Только мы головы зарываем, чтобы душа убитого не принялась мстить. Голову не у каждого берем — только у самого сильного. А Засс — смелый. Духов не боится!

Я прифигел от такой логики. Но спорить не стал.

Юсуф что-то рассказал, но Юзек затруднился сразу перевести. Пару раз переспросил хозяина. Потом разъяснил:

— Он говорит, что Засс «очеркесился». То есть превратился в черкеса: одевается, воюет и следует пути чести, как благородный воин, как настоящий горец. Проявляет щедрость и великодушие, когда надо. И внушает страх своим врагам. Достоин уважения.

— Как кабардинский князь?

Юсуф снова замолчал, видимо, решая, говорить дальше или промолчать.

— Нет! Кабардинцы стали нарушать уорк хабзе. Когда бедными стали, аулы свои в Кабарде потеряв, много подлого стали делать и продолжают делать. Недавно русского офицера схватили. То, что хитростью действовали — это нормально. То, что золото за него требуют, тоже сгодится. Но они взяли в плен человека, который им доверился, которому они обещали служить проводниками. Это — бесчестие.

— И что с офицером?

— Откуда мне знать? Прячут где-то в горах. Офицер известный, лазутчиком был. Много золота за него дадут.

Меня как молнией ударило. Ведь этим офицером мог быть Торнау. Который спешил ко мне, чтобы быть рядом. Отныне я сам за себя. Поддержки не будет. К русским попадать в плен нельзя — смертельно опасно.

— Да ты побледнел? За офицера испугался? Или поступок кабардинцев тебе не по сердцу?

— Душно у тебя, в кунацкой. Давай на воздух выйдем.

— Пойдем, коли так. Покажешь мне свой нож. Интересная штука.

Мы вышли во двор. Я протянул стальную полоску Юсуфу. Он повертел нож в руках.

— Научись левой рукой кидать.

— Зачем?

— В правой будет кинжал или пистолет. А в левой нож. В ладони его не видно. Противника отвлек — и раз: нож в сердце, — он снова захохотал.

Веселым человеком оказался. А на берегу игру в гляделки затеял. Вот, пойди-разбери, что от каждого черкеса ждать…

Мы покидали нож. Левой неожиданно у меня стало лучше получаться. Юсуф был доволен.

— Скажи, брат, а есть ли честь в таком броске исподтишка?

— Ха! Братом меня назвал! Я и сам уже об это думал! Пойдем обратно в дом.

Мы зашли в кунацкую. Юзек притащил бурдюк с вином. Разлил по чашкам.

— У тебя золото есть? — спросил меня Юсуф.

— Есть! — ответил я смело, ни капли не опасаясь.

— Брось в мою чашку! А я в твою! Выпьем — и станем кунаками. По сердцу ты мне пришёлся! Только золото не глотай! — не удержался он от подначки.

Мы вместе засмеялись. Подняли чаши с вином и золотыми монетами, приветствуя друг друга, и выпили. Винцо оказалось дрянным. Зато у меня в Черкесии появился первый кунак.

«А ведь мы со Спенсером обряд не выполнили. Выходит, мы кунаки ненастоящие. Так, понарошку, только на словах», — почему-то подумал я.

[1] Армяне-черкесогаи дали много знаменитых фамилий. Например, Каспаров и Айвазов. Предки Тарасовых-черкесогаев — знаменитый московский меценат начала XX века Н. Л. Тарасов, спасший МХАТ, французский писатель Анри Труайа и первый легальный советский миллионер Артем Тарасов.

[2] Никаким узденем Айваз не был. Просто похвальба. Когда горцы-армяне переселились на русский берег и основали аул, превратившийся вскоре в Армавир, богатые купцы обращались к начальству с просьбой сделать их дворянами, поскольку они владели крепостными. Им было отказано, ибо у черкесов они не владели землей, в отличие от настоящих узденей. Земля была в общинной собственности.

Глава 9

Кубанские топи

Мысли о Торнау не шли у меня из головы, пока я возвращался в княжеский аул. Я чувствовал, что между нами есть какая-то связь. Наше короткое общение на берегу Цемесской бухты протянуло между нами незримые нити, словно мы сказали друг другу: «ты