Побег из волчьей пасти - Greko

и я, мы одной крови». Он назвал меня соратным товарищем — так, будто мы бились с ним много лет плечом к плечу. И наше рукопожатие… Тут все по чесноку. Не так с англичанами было, когда ручкался с ними, подтверждая слово «джентельменское».

Эх, Федор Федорович! Ты ведь предчувствовал! И Засса ругал…

Чушь какая-то выходит! Черкесы — хвалят, русские офицеры — ругают. Все с ног на голову перевернуто. Да и черт с ним, с Зассом! Не о нем стоит думать. Торнау — вот новая головная боль!

Меня провожал до аула Юзек, и я решил у него поинтересоваться:

— Слышали что-то о захваченном русском офицере?

Юзек испуганно замотал головой.

— О таком нельзя разговаривать! Подозрителен, как черкес — такую поговорку надо сложить. Столетиями ведя борьбу со всем миром, они превратили недоверчивость в привычку. Остались одновременно очень открытыми, гостеприимными и склонными к суевериям людьми.

— А сами как в плен попали?

— Я дезертировал!

Я с удивлением на него посмотрел.

— Осуждаете?

— С чего бы мне вас осуждать? Тем более, вы поляк. Наверное, после восстания вас сослали на Кавказ? В солдаты… И унтер-офицерское звание выслужили…

Он кивнул, но остался при своем мнении.

— Все равно осуждаете! А я дезертировал по юридическим мотивам!

— Вот как! Однако! Про корыстные мотивы слышал. Про политические тоже… Но юридические?

— Видите ли, я в Варшаве был адвокатом. Неплохим практикующим адвокатом. И в законах знаю толк. В русской армии существует «Полевое уголовное положение». За грабеж частных лиц и поджигательство домов, истребление лесов и убийство жителей положена смертная казнь. Если сие совершается воинской частью, расстрелу подлежит командир. Параграфы 61, 62, 63 и 73-й.

— Неожиданно. Выходит, Вельяминову полагается расстрельная команда? А черкесы — невинные жертвы преступников?

— Напротив! Бунт и неповиновение жителей мест, занимаемых войсками, так же наказывается расстрелом. Получается, следует казнить все население Черкесии, за редким исключением.

— И вы, стало быть, не в силах терпеть подобный правовой беспредел, решили дезертировать?

— Именно так! Впрочем, вам не понять до конца моих мотивов. Я же не спрашиваю, почему вы, грек, прибыли сюда с англичанином?

— Хм… Ответ прост: я его друг. Я грек с Островов.

— Ааа… Я читал в варшавских газетах, что англичане много хорошего сделали на Ионических островах.

В его «я читал в газетах» прозвучала такая тоска, что мигом включилось воображение. Я представил Юзека — пана Иосифа — за чашечкой кофе в уютной варшавской кофейне, перелистывающего газетные листы, прикрепленные к изящной палке с фигурной ручкой… По-моему, он тоже это представил. А потом оглянулся вокруг, рассмотрел эти горы и овец на склонах и отчетливо понял: нет, не пить мне больше кофе в Варшаве.

Мне его не было жалко. Не люблю дезертиров. Особенно тех, кто, нарушив присягу, берется других поучать или ищет себе оправданий в правовом поле. Махнул ему рукой на прощание на околице аула и отправился к Спенсеру на княжеский двор.

Мой спутник пребывал в серьезном волнении.

— Пришла весть об убийстве князя Джамбулата![1] Княгиня в трауре по дяде и собирается ехать в его аул. Хаджуко Мансур будет ее сопровождать. Нам не стоит здесь задерживаться. Я намерен по берегу Кубани добраться до окрестностей Анапы и все там осмотреть.

Вот же неугомонный! Воронцов не пустил его в крепость, вот он и решил восполнить пробел.

— Что слышно о виновниках в смерти князя?

Спенсер поморщился:

— Двух мнений быть не может: в смерти вождя виноват Засс. Болотоко ехал к нему на встречу.

— Эдмонд! Не стоит судить Засса по европейским меркам. Черкесы его уважают.

Спенсер отмахнулся.

— Ты ничего не понимаешь в порочности человеческой натуры. Это человек, помешавшийся от жадности. Он отрубленные головы продает в Берлинский анатомический театр!

Наша песня хороша, начинай сначала. Тяготясь этим разговором, я перевел его на тему черкесского кодекса чести. Оказалось, Эдмонд про него наслышан. И имеет собственную оригинальную точку зрения.

— Безусловно, черкесы сохранили значительное количество рыцарских обычаев и манер. Но соединили их с традициями Востока и со своей природной горской простотой. Что же до их представлений о чести, народам Европы можно было бы у них поучиться. Почему-то цивилизация не искоренила жестокость, но придала ей новый импульс. Бесчестье стало модным!

Интересно, с чего он так раздухарился? Сколько знаю Эдмонда, сколько с ним вместе пережито, но никак не разберу, где он настоящий. В нем словно живут два человека. То ли это от того, что он англичанин. Неслучайно, историю про доктора Джекила и мистера Хайда породил британский ум. То ли эта двойственность есть продукт совмещения двух профессий — ученого-исследователя и разведчика.

Не знаю, какой из Спенсера ученый, но стоит признать: он дотошен, горит энтузиазмом, хотя и несколько поверхностен, ибо не имеет продуманной программы исследований. Не мне судить о состоянии современной науки, но Спенсер производит впечатление человека, лишь пытающегося выглядеть серьезным ученым, при этом застрявшим в прошлом веке. Этакий энциклопедист, которого интересует все подряд — от флоры и фауны Кавказа до лекарских практик черкесов и их свадебных обрядов. Бумаги извел уже целую пачку. Пишет украдкой, чтоб не повторилась впредь история второго дня нашего пребывания в горах. Рисунков понаделал немало. Рисовальщик он, кстати, неплохой. Уйма талантов в этом человеке!

Что же касается Спенсера-разведчика, мне непонятно главное: как при такой профессии, он остается в первую очередь политиком, а не собирателем точной информации? Посмотрел я несколько его заметок и даже готовых «писем», которые будут включены в книгу. Там такой бред! Сплошь очернение всего, что делает Россия на Кавказе! И серьезная недооценка ее потенциала. Почитают Спенсера в Лондоне и решат: подумаешь, Россия… Еще немного — и черкесы ей гол забьют и вылетит она с треском из плей-офф.

Как можно шпиону выдавать желаемое за действительное? И как сможет лорд Палмерстон принимать решения на основании искаженной картины, нарисованной подобными горе-аналитиками? Или подобное — норма для британского политического истеблишмента? Решено! Если благополучно вернемся в Турцию, напишу собственную записку на имя главы правительства. Постараюсь объяснить, что, благодаря своим агентам, Кабинет его величества видит не дальше собственного носа. Быть может, на берегах Темзы задумаются о последствиях. Остается придумать, с кем передать письмо в Лондон.

Все эти мысли пришли мне в голову, пока я трясся на лошади, пялясь в спину Эдмонда. Мы двигались в сторону Анапы в сопровождении небольшого эскорта. В окрестностях бывшей турецкой крепости шли активные военные