Побег из волчьей пасти - Greko

действия. Горцы, как разъяренный пчелиный рой, слетались в тот район, чтобы отомстить русским за разорение края между Анапой и бухтой Цемес. Летняя экспедиция генерала Вельяминова не прошла бесследно и все еще продолжалась. Не прекращались бесконечные военные стычки. Борьба шла с переменным успехом.

Не меньшую опасность представляли кубанские топи. Мы уткнулись в них, проехав десяток километров вдоль Афибса, как черкесы называли реку Кара Кубань. Приятной прогулки вдоль берега реки не вышло. Пересекли вброд несколько речек, впадающих в большую Кубань, и увидели плавни. Гигантское заболоченное пространство, спрятанное под трехметровыми камышами и уходящее вдаль до азовских лиманов. Тысячи батальонов лягушек и несметные стаи перелетных птиц. Мириады насекомых, для которых здесь раздолье. И огромные кабаны!

— Зимой мы охотимся на них с собаками и копьями, — похвастался один из наших сопровождающих.

— Надеюсь, в холода вы не страдаете от этих тварей, — раздраженно ввернул Спенсер, обмахиваясь сорванной веткой от атаковавших его комаров. — Эти москиты вызывают лихорадку. Здесь, наверное, самое нездоровое место на земном шаре. Как только выживают русские гарнизоны? Мрут как мухи, заливая водкой свое горе…

— Эдмонд! — не выдержал я. — Твое маниакальное желание представить русских беспробудными пьяницами, по меньшей мере, смешно звучит в устах англичанина!

— Отчего же?

— Так ведь на твоей родине пьют по-черному! Ради бесплатного рома люди вербуются на флот и в армию. Подумать только, человек только из-за возможности бухнуть готов болтаться месяцами в море на хрупкой скорлупке, где его отделяет от смертельной опасности лишь тонкие деревянные доски!

— С этим не поспоришь, — согласился Спенсер. — Но с каких пор ты заделался в адвокаты русских?

— Я не за русских. Я — за справедливость. Лишь греку позволительно подобное осуждение!

— Ааа… Ты намекаешь на привычку древних пить разбавленное вино?

— Именно! И замечу, неверно представление о том, что вино разбавлялось наполовину. Участники застолья определяли пропорцию в зависимости от сложности темы предстоявшей беседы. И если обсуждались вопросы философии или математики, то вино разбавлялось еще сильнее.

— В таком случае, мой друг, напомню тебе проводы в Ялте. Твои новые друзья-греки давно позабыли традицию разбавлять вино! Все это осталось, увы, уделом древних. Мир спивается!

«Не только спивается, — подумал я, но вслух не произнес. — Но и подсаживается на наркотики. А ведь это вы, англичане, стояли у истоков современного наркотрафика. Именно вы, не имея возможности достать столько серебра, чтобы хватило на закупку у Китая чая, ради своей прибыли и „файв-о-клока“ подсадили китайцев на привозной опиум. Глядя на ваши забавы, Пабло Эскобар нервно курит за углом!»

— Тихо! Тихо! — зашептал вдруг Натан, увидев предостерегающий знак, который подал рукой один из членов нашего эскорта.

Черкес куда-то показывал своим луком: сперва на топкую грязь, притворявшуюся берегом, потом на еле заметные проломы в стене тростника. Все сопровождавшие нас воины — два натухайца и один шапсуг — немедленно вооружились. Прислушались. За шумом от осеннего птичьего базара вряд ли что-то можно было услышать.

Кто-то или что-то спугнуло большую стаю бакланов. Они, громко хлопая крыльями по воде, дружно взлетели над тростником и понеслись на запад, в сторону лиманов.

Баклан — птица пугливая, взлетает при первых признаках опасности. Не зря черкесы насторожились. Я потянул из седельной кобуры револьвер. Спенсер снял с плеча свой штуцер и быстро зарядил.

— Кабан? — тихо спросил он Натана.

— Нет. Похоже, казаки!

— Что они здесь забыли?

— Кто же знает? Может, за лесом приплыли. А, может, в набег за скотом. Любят они это дело.

В десяти-пятнадцати метрах от стены камыша послышался шум из густых зарослей кустарника, начинавшегося сразу у кромки леса и плавными волнами взбиравшегося на горный отрог. Что-то явно волочили по земле. Кусты раздвинулись. На наших глазах оттуда задом выбрался покрасневший от натуги полуголый мужик, весь облепленный комарами. Он тащил за собой дубовое бревно, в которое был воткнут топор.

Я собрался криком его предупредить. Но он и сам был не промах. Оглянулся. Увидел нашу группу. Вырвал из бревна топор и отступил в кусты, чтобы не дать конному зайти себе за спину.

Черкесы долго не раздумывали. Две стрелы ударили в тело казака. Он громко закричал и, устояв на ногах, отступил еще дальше в лес. Из плавней ему ответили. Черкесы растерялись, не зная, что предпринять.

Шапсуг громко прошептал мне:

— Урум, не стреляй!

Я уже понимал под сотню адыгских слов и в переводе такого простого приказа не нуждался. Повторил его для Спенсера. Он осторожно водил дулом от казака к плавням.

Натухайцы остались следить за стеной тростника, разумно ожидая подвоха с этой стороны. А шапсуг, выхватив шашку, спрыгнул в прибрежный ил и рванул к казаку. Стал его рубить, но черноморец, несмотря на ранения, ловко отбивался топором.

Камыш затрещал. Из него вынырнул нос каюка. Показалась лысая голова с седым длинным чубом и ствол ружья.

«Наверное, старый запорожский казак», — решил я.

Запорожец долго не раздумывал. Сразу выстрелил в шапсуга, махавшего шашкой, и громко закричал:

— Митька! Табань назад!

Натухайцы пустили в него стрелы, но старик успел упасть на дно лодки. Но стрелы кого-то все же зацепили. Раздался тонкий мальчишеский крик.

Второй раз черкесы выстрелить не успели. Казак перепрыгнул через упавшего шапсуга и налетел на них с топором. Натухайцы, не ожидавшие стремительной атаки, побросали луки и разбежались в стороны, чтобы ловчее было выхватить шашки. Казак рыбкой нырнул в отплывающую лодку.

Схватка была настолько неожиданной и быстротечной, что я растерялся. А Спенсер обезумел. Он тронул своего коня и влетел в камыши, устремившись в погоню. Я тронулся за ним. Черкесы что-то закричали нам вслед.

Эдмонд тут же исчез, настолько высоким был тростник. Я ориентировался по переломанным стеблям в надежде его догнать. Но подобных проходов здесь было несколько. Через один из них мой конь выбрался на чистую воду. Берег и наша поредевшая группа пропали из виду. Я словно очутился на другой стороне планеты, в какой-нибудь Амазонке — один, но с оружием в руке.

За полосой из камыша скрывался широкий прямой ерик, идущий, словно улица, параллельно берегу. Неглубокий, я даже ног не замочил. И не топкий — конь легко выдергивал копыта из ила. По ерику удирал каюк с троицей на борту. Через несколько минут лодка резко свернула в боковой канальчик и скрылась. Лишь лягушки надрывали животы не то от хохота, не то из желания вывести меня из