Амлет, сын Улава - Адель Гельт

тревоге. Прислушался, принюхался: из соседней комнаты пахло крепким медом и доносился богатырский храп. Я немедленно узнал сонную повадку своего отца: даже мать моя, Гундур Тюрсдоттир, нередко бранила мужа за то, что он не всегда дает ей спать!

Прислушался еще раз: никаких странных или страшных звуков или опасных запахов не услышал, но тревога моя, тем не менее, росла и крепла. Что-то приближалось, и ничем хорошим это что-то закончиться не могло.

Обратиться к внутреннему чутью — тому, что пониже спины — оказалось неожиданно сложно. Достойные мужи, верно, весь вечер пели хвастливые песни, и скальды дергали для них струны, и гальдур оказался разрежен так, будто поблизости устроили целое песенное состязание.

С большим трудом, но мне удалось, все же, зацепить время за самый край. В этот раз мне нужно было не то, что обычно, поэтому я не стал тянуть пелену на себя, а как бы оттолкнул ее прочь.

Тревога моя, подчиняясь тихой Песни на самых крохах гальдура, все же обратилась понятными картинами, запахами и звуками.

Видел я большую волну, идущую по гавани. Волна эта сметала на своем пути и кажущиеся совсем маленькими ладьи, и огромные кнорры. Слышал я рев пучины вод, треск крепких бортов и крики гибнущих людей. Обонял я смрад морского дна: так пахнет ил, выброшенный на берег из самой глубины. Чуял я, как несильно и неопасно сотрясается земля.

Я понял: где-то в море, совсем недалеко, пробудился вулкан, и Волна Гавани пришла от него!

Потянул время на себя, и пришел в себя. «Три часа» — вдруг явилось внутри головы. «Волна придет через три часа!»

Разбудить отца удалось не сразу.

Утро встретили в том же зале, где перед тем бражничали.

- Обошлось, ну, или почти обошлось: не иначе, этому городу помогла сама Хлин Фьёргиннсдоттир! - говорил незнакомый мне тонкомордый ульфхеднар, старый настолько, что масть его была не седой, а и вовсе молочно-белой — совсем иного оттенка, чем бывает у тех, у кого просто светлая шерсть. - Все корабли удалось вывести из гавани и развести в разные стороны, лодки втащили на высокий берег, следом за ними ушли люди, знатные скальды же, наполовину еще пьяные, спели защитный полог. Я, кстати, - поморщился чему-то своему говорящий, - не одобряю пьянства: ни похвальба, ни колдовство не бывают в меру с залитых глаз!

Я слушал говорящего от входа в зал, отчего-то робея войти.

- Сейчас, однако, вышло иначе, - седой псоглавец ухмыльнулся. – Пьяное колдовство оказалось таким сильным, что не просто не пустило волну дальше края прилива, а и вовсе погнало ее вспять! Подумать только, пострадал всего один склад, выстроенный в неположенном месте, да незадачливый хозяин этого дурацкого сарая! Что скажете, общество?

Общество зашумело.

- Не понимаю, чем ты недоволен, мой старый учитель, - подал нетрезвый голос черный, как уголь, волосами муж, пьяно обнимающий крутобокую франкскую лютню. - Все же оказалось к лучшему и закончилось хорошо!

- Твой старый учитель страшно рад, что у вас получилось все так, как было задумано, - недовольно откликнулся седошерстный. - А если бы нет? Вот именно ты, Стиан Торенссен, прозванный за буйный и драчливый нрав Шагратом, как мне помнится, мастер не попадать в ноты! Фальшивая же Песнь обязательно приведет к чему-то плохому, ну, ты помнишь…

Сын Торна покраснел и заткнулся: видно, что вспомнить ему удалось очень хорошо.

Я вдруг понял: за столами и просто на скамьях сидят одни только скальды, даже хозяина дома, знатного норвежца Ингольфа, сына Эрна, не оказалось среди присутствующих!

- Ну и вот, вы сидите тут, могучие и знатные скальды, гордитесь собой, кто-то уже складывает в уме первые висы новых саг о могучей песенной доблести, - продолжил обличающие речи неведомый мне пока учитель многих. - Вот только кто из вас сейчас способен Петь? Хотя бы прогнать хмель — а у некоторых уже и похмелье — и вернуть ясность ума?

- Хмель пройдет, похмелье пройдет следом: так заповедали великие асы! - трубным, низким голосом возгласил еще один скальд, ради разнообразия, не пьяный и даже не похмельный. - Нет урона чести в том, что достойные мужи немного перебрали на пиру, и тем более не могли они остаться в стороне, когда городу грозит беда!

- Не знаю тебя, муж многих достоинств, - спокойно ответил старик. - Кто был твоим учителем и в каких краях тебя учили? Еще можешь представиться, чтобы два раза не вставать, пусть ты, в пример некоторым, и не пьян.

- Имя мне Дан, сын Офурсти. Рос в Аустрикки, землях южных саксов, Песне учился сам, - вопрошаемый встал, оказавшись выше многих. Еще он был слишком худ для такого сильного голоса. - Не пью же я потому, что однажды со мной приключилось…

- Прости, Офурстиссон, за то, что прерываю твой рассказ. Уверен, это долгая и интересная сага, и мы обязательно послушаем ее всю — только закончим с важными делами, - старший скальд поднял руку.

Совпало. Последний хмель выветрился из моей юной и буйной головы, и я вдруг понял, кому именно почти ничего не могли возразить знатнейшие из скальдов.

Достойных мужей возил, пусть и словесно, как щенков носом по полу, тот, ради встречи с кем мы с отцом и прибыли днем — уже вчерашним — в богатый и крепкий город Рейкьявик.

Видимо, почуяв внимательный взгляд, Учитель Скальдов обернул ко мне свою совершенно лисью морду.

- Значит, это ты, Амлет Улавссон из Исафьордюра, - весело и грозно спросил Снорри Ульварссон, прозванный Белым Лисом, создатель и владелец земель Сокрытого Острова, - муж, могучий нижним чутьем, все провидел и всех спас?

Глава 10. Два подарка.

Снорри Ульварссон — скальд. Скальд он не просто знатный — таких много, Снорри же — великий, из тех, кого слышат если не асы, то их верные спутники и помощники ваны. Гальдур его густ и умение велико настолько, что для многих славных деяний ему не нужно даже Петь, достаточно пожелать, пусть даже и без слов.

Иные знатные скальды, достигшие возраста мудрости (иногда про таких говорят, что возраст пришел к ним в одиночестве), становятся жадными до своего главного достояния — знаний и умений. Ни с кем не делятся лучшим, что у них есть, не берут учеников, не поют песен и даже на людях появляются редко: так и уходят на пир к эйнхериям, успев, напоследок, схватиться слабеющей рукой