Переезд - Тим Волков

идиотом. Он пробирался между прилавками, устремляя взгляд не на свежие овощи или аппетитные туши, а в темные, пыльные углы, где лежало то, что нормальный человек обходил стороной.

За особыи товаром он тут, какой никто и никогда не берет, напротив — просит убрать это, а то и вовсе закатывает скандал, если вдруг ему это подсунут ушлые продавцы.

Но ничего, к своему удивлению, не находил. Хотя, постой. Вон торговка стоит, у нее, кажется, есть то, что ему нужно.

— Добрый день, — обратился он к старушке, у которой на краю лотка лежала сморщенная, покрытая сизо-зеленым налетом свекла. — Это… это не продадите?

Бабка посмотрела на него как на умалишенного.

— Ты что, отец, смеешься? Это выбросить надо. Чего гнилье тебе?

— Мне именно такое и нужно, — настойчиво повторил Иван Павлович. — Заплесневелое. Чем зеленее, тем лучше.

— Плесневелое нужно? — удивилась баба, округлив глаза.

— Нужно.

Смешки пошли по ряду. Торговцы зашептались, показывая на него пальцами.

— Глянь, гнилье скупает!

— Может, провокатор?

— Или белены объелся?

— Нет, этот точно провокатор. Какую-то пакость задумал.

— Нет, это жулик. У Прокфьевны такой же был в прошлом месяце — купил порченного, а потом шуметь начал, говорить, что продали гадость. Скандалил.

— Да я куплю, за деньги! — принялся упрашивать Иван Павлович, чувствуя себя максимально глупо.

Подошел коренастый мясник в залитом кровью фартуке.

— Мужик, ты тут покупателей распугиваешь. Иди-ка отсель, а то милицию позову. Нечего тут гнилье скупать.

Иван Павлович вздохнул. Он не предвидел такой поворот.

— Я врач, — попытался он объяснить. — Мне для опытов. Понимает, просто в плесени…

— Опытов! — фыркнула торговка. — Хватает нам опытов! Вон, до чего страну довели! Катись, говорят!

— Да как вы не поймете! Мне для лекарства надо из плесени сделать…

— Что же это, лекарства из плесени делать? Вот тебе и докатились! Никитишна, ты слышала, что этот говорит? Он лекарства из плесени делает! А потом нам их и продает! Вот ведь ирод! Да таких сажать надо!

— Я слышала, они еще и из крови собачьей выжимки делают, сволочи!

— Из собачьей⁈

— Ага!

В этот момент из толпы появился молодой милиционер, привлеченный шумом.

— В чем дело, граждане? Что за шум? Тут что за беспорядки?

— Да вон он, товарищ милиционер! — хором указали на Ивана Павловича. — Гнилье выпрашивает! И из него потом лекарства делает. Подозрительный тип!

Милиционер нахмурился и подошел.

— Ваши документы, гражданин. И объясните, что вы тут делаете.

Иван Павлович, не говоря ни слова, достал из внутреннего кармана пиджака свой мандат, подписанный самим Семашко и заверенный печатью Наркомздрава.

Милиционер, прочитав документ, вытянулся, его тон мгновенно сменился с подозрительного на почтительный.

— Товарищ врач! — он отдал честь. — Чем могу помочь?

Торговцы, наблюдавшие за сценой, разинули рты. Смешки мгновенно стихли.

— Спасибо большое, но ничем, — устало сказал Иван Павлович. — Я лекарство хочу сделать, чтобы людей спасти. Понимаете, просто в плесени есть особые вещества, которые убивают бактерии. Вот я и хочу… А тут скандал поднялся. Недопонимание.

— Слышали? — с нажимом произнес милиционер, грозно оглядывая торговцев. — Человек о вашем здоровье заботиться, а вы тут раскричались.

— Так ведь из плесени…

— Доктору видней! — отрезал милиционер. — Раньше сами чем лечились? К бабкам-травницам ходили, дерьмом мазались, да мухоморы ели. И что, помогало? А тут — наука!

Милиционер многозначительно поднял палец вверх и всех притихли.

— Я ведь и сам хотел доктором стать, — шепнул милиционер Ивану Павловичу. — Да не удалось — денег не нашлось на обучение и учебники.

Он тяжело вздохнул. Потом, тряхнув головой, словно смахивая задумчивость, сказал:

— Вы говорите, что вам нужно. А уж я разберусь…

Иван Павлович снова повернулся к ошеломленной торговке.

— Так сколько за эту свеклу? И еще, — он окинул взглядом прилавок, — нет ли у кого-нибудь заплесневелого хлеба? Особенно с белой или желтоватой плесенью?

Теперь ему уже не отказывали. Спустя полчаса в его сумке лежало несколько отвратительного вида клубней свеклы, кусок хлеба, покрытый бархатистым зеленым налетом, и, по счастливой случайности, — невероятная редкость! — заплесневевший апельсин с красивой золотисто-оливковой плесенью, которая очень уж напоминала ему иллюстрации из учебников. Penicillium notatum. Хотелось верить, что это именно то, что нужно.

— И еще, — вспомнил доктор, оборачиваясь к той же торговке. — Нет ли у вас кукурузной муки?

— Мука-то есть, — оживилась та, — но пшеничная лучше, белая!

— Нет, — упрямо покачал головой Иван Павлович. — Мне нужна именно кукурузная.

Через десять минут, с тряпичным мешочком муки и вонючим свертком с «сокровищами», он покидал рынок, чувствуя на себе сотни недоуменных и испуганных взглядов. И лишь молодой милиционер смотрел на него с уважением и почтением.

Глава 9

В лаборатории Московского хирургического госпиталя, любезно предоставленной ему администрацией, было просторно и хорошо, не в сравнение с его подсобкой в Зарном, которую Иван Павлович оборудовал когда-то давно. Впрочем, в том тесном помещении было куда как уютнее, чем здесь.

Пахло сладковато-прелым. Иван Павлович стоял перед рядами стеклянных колб и плоских эмалированных мисок, в которых на бульоне из кукурузной муки разрастались причудливые узоры жизни — бархатистые пятна белого, серого, зеленого и, самое главное, того самого золотисто-оливкового цвета. Как же хотелось верить, что это именно то самое!

Островки, бархатистые ковры и пушистые шапки колоний — десятки штаммов плесени, выловленные из гниющих фруктов и заплесневелого хлеба. Удивительно, что в этой малоприятной массе скрывается спасение к жизни. Иван Павлович надеялся, что скрывается…

Пальцы, привыкшие к твёрдой рукоятке скальпеля, теперь с ювелирной точностью управлялись с бактериологической петлёй, аккуратно подсеивая крошечные кусочки с края одной колонии на свежую порцию стерильного кукурузного бульона.

Нужно было отсеить все бесполезные штаммы, ориентируясь на цвет и текстуру, держа в голове эталонную фотографию из будущего. Память, не подведи!

— Penicillium notatum… Должен быть именно таким… Оливковый, с золотистым отливом, как заплесневевший камамбер, — пробормотал доктор, перенося кусочек самой перспективной культуры в новую колбу с питательной средой.

Иван Павлович погрузился в странный, почти монашеский ритуал, проводя долгие часы в лаборатории. Даже сам с собой разговаривать начал — это позволяло сконцентрировать мысли и отсечь от себя все внешнее, лишнее, ненужное.

Очистить культуру, перенести ее, добавить питательной среды. Поставить склянку на свет. Глянуть в микроскоп.

Затаив дыхание, Иван Павлович ввинтил тяжёлый тубус, чтобы поймать резкость. Мир тут же сузился до причудливого ландшафта, открывавшегося в окуляре: бескрайние леса гиф, похожих на спутанные нити серовато-белого войлока, и изящные, древовидные конидиеносцы, усыпанные цепочками крошечных спор.

Ну же, где ты, тот самый единственный штамм — Penicillium notatum — с его характерными кисточками-метёлочками, напоминающими миниатюрные канделябры? Доктор знал его «в лицо», — изучал на