Дом на птичьем острове. Книга первая. Рожденная быть второй - Таша Муляр

Буквально силой удержала себя, переключив внимание на сына, который сегодня уходил от нее на два долгих года. Вот кому сейчас внимание нужно и кто любви ее материнской ждет! А с Василисой после разберусь, решила она и вышла, аккуратно притворив за собой дверь, тем самым успокаивая себя и переключая внимание на Игоря и мужа, который должен был приехать к пункту сбора.

«Ох, не забыть бы ничего, еще и за Ритой нужно в садик забежать!» – Взяла с полки косынку, повязала на голову, глянула в зеркало – вроде не плакала, а глаза красные – и быстрым шагом вышла во двор.

Наступившая тишина охладила пыл Василисы. Она промокнула стол, долила себе молока и отрезала ломоть белого хлеба – это был привычный ритуал из обыденной жизни, той, в которой она была еще маленькой Васькой и не знала забот… Наивная! Тогда ей казалось, что проблем у нее – хоть отбавляй. Просто она не знала, какие бывают проблемы и как может разрываться сердце, и что такое сердце – тоже не знала.

«Она же все правильно говорит, обо мне беспокоится… Только как, ну как я могу не пойти? А если не увижу его больше? Как тогда жить-то?» – корила она саму себя, не вытирая, а размазывая молоко по столу, не соображая, что делает. Забежавшая в дом кошка, видимо, юркнула, когда мама выходила, теперь сидела под столом и подлизывала молоко, накапавшее на пол через щель в столешнице.

– Ну, что ты там притаилась и чужое подбираешь? – Василиса присела на лавочку, чуть наклонилась, протянув руку под стол, и попыталась погладить проказницу. Кошка, увлеченная молоком, от неожиданности вздрогнула и цапнула хозяйку лапой с выпущенными когтями. – Тьфу, вот ведь блин, еще и оцарапала! Брысь, брысь отсюда, говорю тебе! – Она стукнула по столу лежавшей рядом отцовской газетой. Кошка шуганулась и вылетела из-под стола.

– Ах ты какая! Чужое берешь и еще огрызаешься! – выкрикнула Василиса вслед убегающей кошке и тут же осеклась. – Чужое берешь? Как точно сказано. И не про кошку, – повторила она задумчиво.

Есть не хотелось. Хотелось выть и бежать к нему, что само по себе было глупо и бесполезно. Она это хорошо знала, и именно ее бессилие в сложившейся ситуации раздражало больше всего. Она любила Пашу. Да, именно любила, в этом не было никаких сомнений. А вот он…

В тот день, на излете июля, она решительно шла в сторону моря, передумав возвращаться домой. Солнце лениво опускалось за горизонт, балуя землю последними низкими розово-малиновыми лучами уходящего дня, на дорогу легли кружевные тени от подсолнухов, превратив ее в узорчатый ковер… Под аккомпанемент цикад, в приподнятом настроении Василиса приближалась к своему счастью, иначе и быть не могло.

Какое-то внутреннее чувство подсказало ей обернуться – воздух вокруг нее изменил свою плотность. Она узнала его по силуэту, против света лица было не разглядеть. Фигурка на лошади со светящимся золотистым нимбом белокурых волос – сколько всего дорисовывает за нас услужливая фантазия восхищенной женщины!

Он приблизился к ней, усмирил лошадь, от которой шел пар. Оба они – и лошадь, и наездник – будто только закончили восхитительный полет над землей и спустились к ней. Не сказав ни слова, он протянул ей руку, приглашая ехать с ним.

Василиса послушно, словно знала, что нужно делать, вложила ладонь в его крупную горячую руку. Чуть замешкавшись, она сообразила, как подняться, оперлась ногой о его ступню, словно о ступеньку, одно движение – и вот она уже сидит впереди него на лошади. Павел прижал ее к себе как-то воровато, по-деловому продолжая выполнять задуманное. Василиса хотела было обернуться и посмотреть ему в глаза, но, почувствовав телом ее движение, он сжал девушку еще крепче и прошептал на ухо низким бархатным и совсем незнакомым ей голосом:

– Не сейчас! Держись крепче! – И погнал лошадь вперед, то и дело оборачиваясь, будто бы ожидая погони.

Три молодых, гибких, тонких тела неслись по степи, как единый диковинный зверь, сливаясь с природой, встраиваясь в пейзаж, становясь частью пространства. Летели в сторону заходящего солнца, вдоль угасающего на глазах спокойного моря. Всадники наслаждались друг другом, подставляя лицо теплому, терпкому, пропахшему солью и полынью ветру. Василиса не замечала, удобно ей или нет, она была сосредоточена на своем спутнике, чувствовала спиной тепло Павла, игру его мышц, вжималась в него крепче, прижимая к себе руку, охватившую ее стан.

Паша же наслаждался властью над лошадью и близостью молодой женщины, вдыхал будоражащий его аромат ее шелковистых волос, прижимал к себе крепче свое украденное сокровище. В его поступке было что-то незаконное, даже пиратское, и это волновало еще больше, сносило голову, дурманило и… все оправдывало.

Буквально за час до этого Павел схлестнулся на пляже с Игорем. Конечно, за много лет их дружбы – а они с малых лет вместе – всякое бывало, но чтобы так – никогда. Дошло до драки. Нет, драки были и раньше, как же у мальчишек без этого? Но то были такие полушутливые баталии. Сегодня же их разнимали всем пляжем. Девчонки отчаянно визжали, парни их оттаскивали друг от друга в разные стороны, не понимая, из-за чего лучшие друзья вдруг схлестнулись.

Игорь повел себя резко еще у цистерны с водой. Паша видел, как он отчитал сестру при посторонних людях, в общем-то, ни за что и очень обидно. Хотя что уж тут лгать самому себе? Было за что. Только не Василису нужно было отчитывать, а его, Павла. О чем он и попытался сказать другу там, на пляже.

С миром подошел, хотел объясниться, сгладить ситуацию, успокоить Игоря, сказать, чтобы он не волновался и рассчитывал на его благоразумие. Понимал, что у каждого из них душа за Ваську болит. Она же всегда гордой была и с характером. Вон сколько они все вместе их мушкетерским кланом ей дурацких и даже унизительных заданий в детстве придумывали, чтобы она за ними не таскалась. Так Василиса все их задания старательно выполняла, боль терпела и обиды, лишь бы рядом с ними быть, выносливее любого пацана, хоть и маленькая девчонка. О-го-го характер какой!

А тут выросла она – Павел вспомнил ее косу невероятную цвета воронова крыла с синим отливом, как она волосы распустила и ловко заплетала их тонюсенькими пальчиками с овальными жемчужинами ноготков, и глаза ее пронзительно-синие, как ночное небо в июле, усыпанное искрами звезд… Как он раньше не видел, какого они цвета и как вспыхивают, когда она на