Война по обе стороны экрана - Григорий Владимирович Вдовин

найти разговорчивого человека. И он все расскажет, но на определенном витке беседа, скорее всего, уткнется в тупик, в то время как мехвод БМП ее, вполне возможно, и поддержит.

Это другая сторона поселка относительно пруда – пятиэтажки и красная церковь на том берегу. Здесь – Золотые Пески, коттеджный поселок. Скит того самого Иверского монастыря – белой церкви у аэропорта, который со своей «корневой» обителью все восемь лет был разделен линией фронта. Храм большой, и он разрушен. В куполе дырка, весь пол усыпан битым кирпичом. Заглядываю в алтарь – престол на месте, накрыт тканью, но она съехала набок. На нем ничего не стоит и не лежит.

В доме причта – судя по обстановке – были архиерейские покои. Все поломано и брошено, но интерьеры богатые, множество картин, в том числе и портретов иерархов. Они пыльные, упавшие со своих мест на стене, рамы разбиты. В какой-то момент я вздрагиваю – с каминной полки на меня смотрит павлин. Он неподвижен, но глазом моргает. Я протягиваю к нему руку – с диким и страшным криком он, раскрыв крылья, низвергается вниз и, продолжая негодовать, убегает к разбитой чаше фонтана.

Птичек подкармливают наши военные, и в целом, полагаю, павлина в его жизни сейчас все устраивает, ведь он, скорее всего, контуженый и глухой и канонаду не слышит. Коттеджи почти все сгоревшие, все – расписанные украинскими лозунгами, Ивано-Франковск, Винница. На каких-то воротах вообще «Achtung – Minen!» – немецкое «Внимание – мины!». Совсем охренели, что ли, с этими крестами на танках? Будет вам и «ахтунг», и изгнание с Донбасса, как в 1943-м.

Мы поговорили с военными, сняли, как они работают с коптерами – и в качестве разведки, и в качестве ударного оружия. Интересно, что почти у всех коттеджей – территории, сильно заросшие сорняками и кустарником, они опустели еще в 2014-м. Их обитателям было куда свалить, и свои хоромы они по факту предоставили квартирантам из ВСУ, даже если и не имели этого в виду.

Обитаемых мирных домов осталось только два, с их жителями мы записали интервью, эмоционально очень насыщенные. Но много рассказывать не буду, из определенных соображений… Один из жителей попросил привезти ему канистру бензина для генератора. И наша третья поездка на машине, как раз с канистрой, и была реализацией этой просьбы. Но канистра уже не понадобилась. Как уверены жители, после предыдущего интервью по ним стали бить целенаправленно, дом сгорел, гараж с генератором – тоже. Переубедить их, что интервью ни при чем, невозможно. Боятся украинцев и, как следствие, боятся нас. Мы просто передаем пакеты с продуктами, особенно радуются хлебу, мнут его – мягкий! Мы обещаем не показывать больше эту семейную пару по телевизору, конечно, я не хочу подставлять хороших и светлых, измученных людей, потерявших все, кроме друг друга. Они просят приехать потом, «когда выйдете на границы», и я с удовольствием приеду, принимаю приглашение. Но, послушайте, разве украинским артиллеристам, которых самих бьют и заставляют отползать с боями в кровавых соплях, будет дело до какого-то там деда, который что-то сказал российскому корреспонденту? «А вы знаете, какие они злопамятные?»

Неужели это и правда столь запущенный психиатрический случай? А что, если это и правда так?

Я обязательно приеду – в Пески, а ни в какие не Пiски. В желтую церковь Турковицкого скита с павлинами. В красный храм Жён-мироносиц, который достроят и освятят, и повесят колокол ровно. В Иверский монастырь около аэропорта. Ну и к пенсионерам, которые уже ничего не будут бояться. С вкусным тортиком из лучшей кондитерской Донецка. Как и обещал, когда выйдем на границы. И тогда и запишем интервью.

А колесо у нас не спустило. Мне показалось.

14 июня

Две мои разные дороги в Марьинку

– Ахмат, пять человек!

На марьинском направлении суматоха – машины разгружаются, загружаются. Клубы пыли еще не осели вокруг остановившегося бэтээра, которого водитель осадил, как породистого жеребца, и зовет своих следующих пассажиров. По уверенному урчанию мощного мотора даже в темноте понятно, что машина совершенно новая.

– Я Ахмат, журналисты, эй!

Это кричит Киллер, наш сегодняшний проводник. Он чеченец, и по всему видно – плоть от плоти этой войны, происходящее – это его среда, и в этой воде он как рыба. «Как же я устал…» – наш с ним разговор незадолго до этого в машине. По нему видно, что не спит он и правда сутками. «Хоть погибну – не так обидно будет». Я не понимаю: «Почему?» – «Да потому что устал».

Даже в темноте я все время понимаю, где он, потому что он постоянно общается со всеми вокруг, и если не узнает какую-то информацию, то ругается – совершенно не злобно и не обидно, но очень громко. Он отвечает за нас и за нашу доставку в Марьинку – к месту нашей предстоящей работы.

– Куда ты столько грузишь? Ты что, переезжаешь? Жену еще и шкаф давай захвати, с двумя дверцами и зеркалом! Купе-шкаф! Он торопит отъезд, и я понимаю почему – слишком жирная мишень и слишком долго она неподвижна.

Мы сидим уже на броне и ждем, пока внутрь бэтээра закинут последние упаковки воды и ящики консервов и закроют боковую дверь. Машина сразу дергается с места, и свет никакой никто не включает. Вокруг нас полная темнота и тишина, которую нарушает только шорох шин по мелкой, как мука, пыли и еле слышный ровный рокот мотора. Дома вокруг похожи лишь на еле заметные темные тени на фоне самую капельку чуть более светлого неба. Бронетранспортер набирает скорость и едет уже очень быстро, так и не включая никакие фары.

Дядя, подай мячик

Все вокруг очень сильно изменилось. И дело даже не в темноте. Я помню это довольно большое село опрятным и аккуратным. Работающую школу и магазин, почту. На школьном дворе дети играли в футбол – поле было огромным, ворота тоже, но юных спортсменов это не смущало. Мяч улетел куда-то в сторону, нам под машину, и один из мальчишек попросил меня вернуть его в игру. На чистом украинском языке. Я мяч вернул и пошел постоять на бровке поля, погреть уши. Между собой в процессе игры ребята общались на причудливой смеси из русских и украинских слов и фраз. Это известный факт, как я узнал позже. Именно на запад от