Война по обе стороны экрана - Григорий Владимирович Вдовин

Донецка много поселков, где сильно распространен украинский язык. Я у главы сельсовета спрашивал потом про это – он, естественно, в курсе. «Да-да, и у меня жена хохлушка. Так что я умею с ними». – «Ну и как?» – «Как? Да вот так!» Он разводит руками.

Но я понимаю, что он не имеет в виду ничего плохого, хоть он и человек довольно решительный, а как иначе еще в прифронте. Но как раз то, что он имеет в виду, – это и есть тот веками выработанный способ сосуществования и взаимного проникновения двух культур, фактически являющихся двумя ветвями одной, единой культуры, когда нет заострения внимания вообще, и тем более с пеной у рта доказывания и цепляния за лацканы. И он, и эти ребята-футболисты сформировались и выросли до того момента, когда во главу угла был возведен искусственный сегрегационный принцип, когда мальчика-футболиста взрослые дяди начали трясти до истерики и орать на него с вопросом: ты украинец? И это даже перестало быть вопросом там. Тут эти ребята просто послали бы какого-нибудь мудака – Карася из С14, например. А в соседней школе, западнее, уже в Донецкой области вне ДНР, где этот весельчак и убийца формировал политику целого государства, Украина в национальном вопросе…

Гречка пакетами и дробь номер 9

Теперь же ничего мирного хотя бы отдаленно в этом поселке нет. Магазин – с проломанной крышей и сгоревший, школу я увидел лишь издалека темной громадой, в каком она состоянии – непонятно, но чувствуется, что необитаема. Вся территория и то футбольное поле заросли травой по пояс. Все, что я видел вокруг, говорит о том, что она, скорее всего, не осталась целой. У главы администрации, когда поездка только планировалась, я спросил: «Есть ли вариант оставить где-то машину?» Он рассмеялся, причем довольно безрадостно. «Вы, наверное, давно у нас не были. Пакет гречки может высыпаться в любой момент». – «Пакет чего?» – «Да ”Града”, пакет ”Града”». Война прошла через этот поселок и пришла в него уже прочно. Если раньше была только в конце улицы, то теперь она тут уже везде. И конечно же, дороги. Колеи такие, по которым легковушкам надо очень аккуратно прокрадываться, настолько они и широкие, и глубокие, а на поворотах гусеницы вырывают ямы, делая уклон чуть ли не в сорок пять градусов. Окна в домах темные.

И вот мы мчимся на броне по этой темной, абсолютно прямой улице с настолько большой скоростью, которая кажется в полной темноте невозможной. Я все время думаю о водителе – как же он это делает? «Держимся!» – раздается крик спереди, бойцы передают его вдоль брони по цепочке. Я хватаюсь за какую-то антенну и очень вовремя: не сбавляя скорости, БТР ухает в такую поворотную яму, завернув под прямым углом. На дороге впереди я почти интуитивно различаю какую-то громаду и слышу лязг гусениц. Это же БМП или даже танк! Мы едем, повторяю, очень быстро и в абсолютной темноте. Как же мы сейчас будем разъезжаться, что за глаза там у этого водителя?

В этот момент впереди загорается и тут же гаснет огонек. Сразу же загорается и так же сразу гаснет огонек у левого переднего крыла нашего БТР, ему опять отвечает огонек на встречном темном слонопотаме. Водители таким перемигиванием ручными фонариками обозначают друг для друга габариты своей техники, в первую очередь – передний левый угол, и, практически не сбавляя скорости, они разъезжаются. Нам навстречу ехала, как оказалось, БМП с огромным количеством солдат на броне. «Камикадзе, камикадзе…» – бормочет Киллер и смотрит вверх. Он нас предупреждал, что это главная опасность нашего путешествия – украинские беспилотники-убийцы активно догоняют нашу технику, их сбивают, но какие-то и нет. Киллер показывал свою рассеченную бровь – понятно, что последствия могли быть и хуже. Но я понимаю, что, видимо, мысли о беспилотнике ему навеяла встречная БМП. Выходящую технику технически проще догнать и попасть «в яблочко», чем ту, что движется навстречу. И с этой БМП больше шанс, что оператор-камикадзе выберет ту машину, а не нашу. В темноте я различаю, что Киллер держит свой автомат поднятым. Кстати, на передке очень распространены обыкновенные охотничьи ружья, двенадцатого калибра, и патроны с дробью номер 9, все это просто берут из дома. Собственно, на птицу. На коптер…

Дядя Саша с Трудяги

«Приехали!» – кричит из люка водитель и опять осаживает БТР. Все вокруг в клубах пыли, и, если бы я не взял взаймы у нашего хозяйственного и запасливого инженера Гены баф[5], я бы отплевывался килограммами пыли. Южные ночи такие пыльные и теплые. Небо усыпано звездами.

«Добро пожаловать в Марьинку, парни…» – мой сосед по броне спрыгивает и уходит в темноту. Это связист – мы успели поговорить по дороге, он заходит на один-два дня, чтобы наладить связь. «Быстро-быстро, пошли!» – Киллер утягивает нас подальше и побыстрее от БТР.

«Если они будут так же разгружаться, как загружались, точно камикадзе дождутся». Мы уходим за угол, на соседнюю улицу. И уже издалека я слышу, как БТР заводится и уезжает, мы остаемся с Киллером и двумя его спутниками в абсолютной тишине и темноте на улице, по бокам которой угадываются темные и безжизненные развалины. Разбиваемся на цепь с расстоянием метров в пять-семь и начинаем идти, я пытаюсь повторять траекторию Киллера и в такт шагам читаю по кругу «Царю небесный» и «Правило веры и образ кротости». Каждый шаг кажется очень громким – идем по битым кирпичам, ошметкам, рваным железкам, осколкам, гильзам всех диаметров, вплоть до танковых.

Марьинка – небольшой городок, райцентр в довоенных десять тысяч человек. Фактически это продолжение Петровского, самого дальнего района Донецка. Между Марьинкой и Петровкой и пролегала все эти годы линия фронта. Но автостанция Трудовские работала, и из центра города сюда можно было доехать по талончику за десять рублей на государственном автобусе, хотя ехать почти сорок километров и больше часа. Сейчас уже эта автостанция полностью разбита и заброшена, автобус останавливается и разворачивается, не доезжая почти километр, хотя люди на Трудяге живут. Я запомнил безногого старика, дядю Сашу. К нему мы попали вместе с социальным работником до начала СВО, когда на Трудовских еще стоял блокпост, а нам надо было сильно за него. Фактически дядя Саша жил в серой зоне, и только благодаря соцработнику мы туда пролезли – отважная женщина с фиолетовым меховым воротником и таким же маникюром на грани угрожающего вида знала обходные тропинки за блокпост.

В Марьинку прямо сейчас