Война по обе стороны экрана - Григорий Владимирович Вдовин

20:02. УкраинскийФлаг4: А що від мене потрібно?

20:02. Я: Просто интересно, откуда вы, зачем его написали и что об этом думаете.

20:03. УкраинскийФлаг4: Що ви маєте на увазі «зачем его написали»?

20:04. Я: Мне просто интересно, зачем на флаге писать свой телефон.

20:08. УкраинскийФлаг4: Що вам потрібно? Пишіть конкретніше.

20:09. Я: Мне просто было интересно, откуда вы и зачем писали телефон, вот и все. Но если писали не вы – вопросов больше не имею.

20:09. Я: Спасибо, что уделили внимание.

20:10. УкраинскийФлаг4: Пішов ти на х… слідом за вашим кораблем, йо… ви уроди!!

20:12. Я: Все будет хорошо, не волнуйтесь.

Это была улыбающаяся женщина с цветком.

Ночью я уже привычно сплю под звуки обстрелов. Когда особенно громко, во сне раздражаешься, не просыпаясь, на артиллеристов (причем, может, и на своих, так как «выходов» тоже много) – да как же вы уже надоели, дайте же поспать.

Перед отъездом подразделение таможни, с которыми мы работали, просят расписаться на своем флаге – на удачу. Ловлю себя на мысли о какой-то смысловой петле, из которой должен быть выход, наш выход – правильный. Обязательно он есть. Воздержаться не вариант, и я пишу на большом триколоре с огромным количеством разных пожеланий, и телефонов, кстати, тоже – «смотрите Вести».

1 июня

Я еду на автобусе на работу по одному из центральных московских проспектов. Вокруг пробки – все машины с открытыми окнами. Стены домов вдоль улиц не сгоревшие, окна не разбиты. На земле ничего не валяется. По тротуару идет в разных направлениях множество людей – и под ногами у них не битый кирпич, бетон, стекла, арматура, гильзы. Дети играют на детской площадке во дворе – и сердце не екает, почему же они не уехали, почему родители их не увезли? Ведь может случиться все что угодно. Может засвистеть, и всем им надо будет падать – в канаву, к стене, в подвал, в оконный проем, под бордюр. Куда они будут это делать?

После виденного в Мариуполе сложно заходить в супермаркет. Неужели все это возможно съесть? Неужели это все – нужно? Ведь человек вполне может обходиться простым, базовым. Я видел, как достаточным было то, что жив сам, что живы близкие. Что цело жилье, что удалось сохранить машину. Что есть пачка макарон, тушенка, хлеб. Что во дворе – колодец, из которого можно пить. Вы уверены, что мне нужно двадцать видов салата и креветки? Я – уверен?

Да, уверен. И именно это нужно в Мариуполе, и именно теперь. И все это там будет. И дети во дворе, не боящиеся свиста. И прохожие, спешащие по делам, на которых я буду смотреть из проезжающего автобуса. И не сожженные дома, и целые стекла. Это нужно и мне, и всем нам. Даже если там для кого-то что-то из этого не главное.

Я получаю сообщение в телеграм с незнакомого номера.

«Добрый день! Я Александра из Мариуполя.

Спасибо Вам большое, что все-таки смогли найти моего Сергея, хоть номер был и не верный».

И эмодзи сложенных рук.

Так что все будет хорошо, все будет хорошо.

Да, и на фото – целый дом в Мариуполе. В Мариуполе много целых домов, но их не интересно снимать никому. Сгоревшие страшнее, конечно. Зрелищнее.

Я отвечаю – удачи вам. Удачи всем нам.

18 октября

Татьяна Николаевна с Азовстальской

– «Бабуля, бабуля, уходи отсюда, мы стрелять будем!» Я говорю: ты из этой комнаты стрелять будешь? А я буду в той комнате, я тебе не мешаю. Потом там легла на кровать, а он стрелял вот тут, – показывает подоконник и окно. Вот я говорю: скажи, сыночек, я тебе не мешаю? «Нет, бабуля, не мешаешь, а ты не боишься?» Я говорю: нет не боюсь.

Татьяна Николаевна настолько харизматично пересказывает свои диалоги с разными посетителями своей квартиры, что ее невольно заслушиваешься. Она очень довольна – квартира осталась целая, со всей обстановкой, потому что она ни на минуту не оставляла ее стен. И, видимо, харизма и сработала – соседние дома сгоревшие, во многих дыры размером с этаж от прямых попаданий. Ближе к «Азовстали», вниз по улице начинается просто парк остовов, которые трудно назвать домами и даже развалинами… За прошедшее лето трава, кусты и израненные деревья уже начали свое наступление на образовавшиеся руины, и, проезжая по узким накатанным дорожкам между ними, а съезжать с наезженного не хочется, можно себя вообразить героем фильма «Я легенда». То и дело попадаются сгоревшие и расстрелянные автомобили, тоже постепенно ржавеющие, зарастающие растительностью. Трава – густая и сочная, как в фильмах Тарковского про такой же сюрреализм, но идти в нее нельзя. Город хоть и разминирован, но наткнуться на что угодно вероятность далеко не нулевая.

Я специально не стал уточнять у Татьяны Николаевны, про кого она рассказывала – про наших военных или про украинских. Это ведь могли быть как те, так и другие. Но о ком она рассказывает с неизменным восторгом, так это чеченцы. Я знаю, что для определенной части аудитории этих записок это определенный триггер. Но повторю, в Мариуполе я о них не слышал ни одного плохого слова – ни в ходе штурма, ни сейчас, когда можно говорить вообще все что угодно, а тогда я слышал в свой адрес очень неприятные вещи. Сейчас – нет. Во-первых, чеченцы всегда приносили еду, чем спасали в самое тяжелое время. Они вытаскивали из опасной зоны людей – стариков, раненых, неходячих… Таких рассказов множество, и, как правило, спасенные не запоминают даже имен, просто говорят – чеченцы, и все. Ну а у Татьяны Николаевны они проломили стену в соседнюю квартиру, чтобы перемещаться по дому, не подставляясь украинскому снайперу. «Ну это же их военные дела…» – она разводит руками, показывая, что понимает – необходимость оправданная. Стену ей сейчас заделали тульские рабочие. А вскрывали все квартиры подряд, в том числе и ее, именно украинские военные, в самом начале штурма. Она подняла шум, отстояла и соседские квартиры на площадке, но выше и ниже они делали то, что считали нужным.

В Мариуполь со своим самоваром

Мы опять приехали в Мариуполь. Последний раз я тут был весной, когда «Азовсталь» еще грохотал и о сдаче в плен остатков сидельцев речи не шло.