Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

всю совокупность переживаний, с любовью связанных, даже поскольку речь идет о том или ином отдельном человеке, не то что о человечестве в целом: слишком уже, как говорилось в самом начале этой главы, индивидуально окрашены эти переживания, самые интимные из всех, и слишком разнообразятся их оттенки даже на протяжении одной и той же любви, любви одного и того же человека, одной и той же женщины (ведь мы не забыли, что главное, что нас интересовало в этой главе – в контексте всего сочинения, – это именно любовь женщины). Ведь и любовь каждой отдельной женщины разделяет судьбу всякого естественного процесса, всего совершающегося во времени, и отнюдь не всегда, даже, можно оказать, очень и очень редко мы в состоянии зафиксировать те или иные тончайшие переходы, переливы, до того они неприметны для глаза, не говоря уже о всей совокупности таких нюансов. А ведь они вносят ни с чем не сравнимое богатство в это великое чувство. Поэтому мы должны быть довольны, если «схватили» (если и в самом деле схватили!) основные звенья этого процесса. И пусть не сетует на меня читатель за то, что я так долго «копался» в переживаниях любви, – ведь без любовных переживаний нет и самой любви… И в этом коренная особенность человеческой любви. Анализ этих переживаний убедил нас в том, как велико значение любви в жизни женщины, как переживания эти оттачивают в ней все душевные качества, утончают всю ее душу, душу женскую, формируют в ней специфически женское начало, возвышают и облагораживают ее самоё и всех с ней соприкасающихся.

Материнство

Любовь, почти с неизбежностью связанная с вожделенной интимной физической близостью, сделала девушку женщиной – любимой и любящей, – а потом и матерью. Надо сказать с полным, понятно удовлетворением, что девушке нашей явным образом посчастливилось в любви: она ответила взаимностью на пылкую любовь другого уже юноши (кстати, мне совершенно незнакомого, так что я ничего о нем не могу сказать определенного, – разве только то, но об этом вы сами догадываетесь, что юноша этот должен быть очень достойным, раз на него «пал выбор» нашей героини, девушки весьма и весьма примечательной. К стыду своему я должен признаться, что потерял из вида и первого юношу, столь нам полюбившегося. Дела всякого рода так завертели меня, что я не смог уследить за его дальнейшей судьбой). Вы, конечно, сразу же обратили внимание на слово «почти», употребленное мною в первом же фразе этой главы («любовь, почти с неизбежностью связанная с вожделенной интимной физической близостью»). Ибо нельзя не согласиться с тем, что бывает и платоническая любовь, любовь «чисто идеальная» – без вожделения и без физической близости, и нельзя сказать, чтобы такая любовь была совершенно бесплодной, как это может показаться на первый взгляд. Как раз напротив, ее возвышенный характер, одинаково сказывающийся и на любящем и на возлюбленной, невольно сообщается и нам, и ее нравственное воздействие невозможно переоценить. Это любовь Данте к Беатриче, это любовь нашего Блока к «Прекрасной Даме». Можно думать, что на заре туманном юности не один из нас был охвачен такой, я бы сказал, чисто созерцательной любовью. И всё же такого рода любовь составляет скорее исключение, нежели правило, и было бы, конечно, весьма и весьма печально, если бы когда-нибудь сделалась правилом. Не означало ли бы это конец человеческого рода и человеческой истории? Я не отрицаю, понятно, что платоническая любовь имеет свои прелести, отмеченные благородным бескорыстием экстетического созерцания ее, возлюбленной, неисчислимых совершенств, ее идеальной красоты, но она всё же скорее отличает человека с меланхолическим складом души, нежели с уравновешенным. Такое поклонение Ей (не иначе, как с большой буквы) очень сродни с религиозным поклонением Святой Деве. Судите сами:

Ты горишь над высокой горою,Недоступна в Своем терему.Я примчуся вечерней порою,В упоеньи мечту обниму.Ты, заслышав меня издалёка,Свой костер разведешь ввечеру,Стану, верный велениям Рока,Постигать огневую игру.И когда среди мрака снопамиИскры станут кружиться в дыму, —Я умчусь с огневыми кругамиИ настигну Тебя в терему.

И еще:

Я понял смысл твоих стремлений —Тебе я заслоняю путь.Огонь нездешних вожделенийВздымает девственную грудь.Моей ли жалкой, слабой речиБороться с пламенем твоимНа рубеже безвестной встречиС началом близким и чужим!Я понял всё, и отхожу я.Благословен грядущий день.Ты, в алом сумраке ликуя,Ночную миновала тень.Но риза девственная зрима,Мой день с тобою проведен…Пускай душа неисцелима —Благословен прошедший сон.(Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л.: ГИХЛ, 1960. Т. I. С. 120, 80.)

Слов нет, эти стихи гораздо приятнее читать, нежели такие: «Хочу одежды с тебя сорвать, / Хочу упиться роскошным телом». Но каждому ясно, что обе крайности – две стороны одной и той же медали: обе они и, к сожалению, в одинаковой мере безнадежным образом уводят нас от истинной любви и ее высокого смысла – материнства. Во всяком случае, если бы люди руководствовались такой чисто платонической, или мистической, любовью или же одной только грубой плотской любовью (при наличии разнородных противозачаточных средств), нам не пришлось бы писать о материнстве, о той именно черте женственности, к которой тяготеют все остальные ее черты как к своему апофеозу и без которой немыслимы они сами.

Нет никаких сомнений в том, что материнство – главное человеческое назначение женщины. Если сущность человека – творчество нового мира и нового человека (нового самого себя) в соответствии с идеалом добра, то на женщине лежит основная задача и основная тяжесть в этом плане: она творит нового человека в самом буквальном смысле – не только духовно, нравственно, но и физически, телесно. Конечно, и мужчина разделяет с женщиною честь рождения человека (иначе не говорили бы о родителях), но каждому ясно, что физические тяготы, с этим связанные, ложатся уже целиком на слабые плечи женщины. Можно думать, что все идеальные черты женского существа, рассмотренные выше, – изящество, нежность, стыдливость, любовь, – именно и обусловлены его предстоящей ролью матери – Продолжательницы человеческого рода. Акт материнства требует от женщины сосредоточения всех ее физических, душевных и духовных (нравственных) сил. Перестраивается организм, и перестраивается вся структура ее сознания. И то и другое ради одной-единственной цели – рождения нового человека, человека еще никому не ведомого, как и новая поэма, как и новая симфония.

Вы скажете, – а зачем так выспренне о самом банальном: ведь рождаются люди всюду и постоянно, на всех континентах и в любое время года, в любое время дня и ночи; причем же здесь поэма или симфония. Чуть-чуть спустились на землю (это когда отстаивали роль вожделения в любви), и опять парите в небесах, благо, там препятствий никаких. Но вы не правы, читатель.