Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов

— Давай!

— Вы в списке не значитесь, не могу, — отвечал тот.

Некоторые, впрочем, "могли". Один батюшка "фунтовыми" награждал за "благочестье и добронравие".

— Кто к Богу прилежен, тот и получит... Не толпитесь, дети мои!

В бедной деревне Петровке выдавали не каждый день.

— Один день дадут, два не дают.

В Исангильдинове совсем забыли дать (так говорили мне башкиры).

Словом, оренбургская помощь импонировала только внешностью. Работы! Пайки! Это выделялось особенно на мрачном фоне Уфимской губернии. Но в существе эти работы и пайки были теми помочами, на которых подвешивают падающую от бескормицы издыхающую лошадь... Не более.

Я проезжал Оренбургским уездом в самую мрачную пору его жизни. Общественные работы были прекращены. "Фунтовые" выдачи тоже. Везде ждали:

— Кормовых.

Но их еще не привезли.

На бумаге эта замена одного вида помощи другим происходит очень умно, просто и вовремя.

— Вместо работ и "фунтовых" получайте ссуду! Что же вы не радуетесь?

В действительности, эта замена — тяжелая для истощенного организма и жестокая операция...

С кормовыми опоздали...

Прекратить работы и "фунтовые" было очень легко. Одним предписанием 1-го декабря их уже не было. Но 1-го декабря нигде еще не было кормовых.

Кормовые где-то "шли" или "лежали на станции".

Уже 1-го декабря начались крики:

— Есть нечего. Голодаем. Помогите!

— Кормовые идут. Что вы?

— Когда придут, а нам сейчас надо есть.

— Успокойтесь! Не позже 10-го.

— Но в десять дней можно умереть с голоду?

С села Шарлыка до станции "Покровской" меня преследовали жалобы:

— Не всем нуждающимся дают. Расчислили по старым октябрьским спискам. А с тех пор скот попродали. Богатые сравнялись с бедными. За что же такая несправедливость?

По дополнительным спискам они могли получить ссуду только в январе. Чем же питаться декабрь? Распродавать остальную скотину и наделы — значит разоряться совершенно.

Невыносимо тяжел продовольственный механизм.

Когда-то, когда-то повернется его колесо и... непременно задавит кого-нибудь, хотя и "без заранее обдуманного намерения".

В селе Колычевке еще не получали кормовых. Поехали за ними в Оренбург.

— Если бы не картошка, была бы беда, — говорят здесь мужики, ожидая из Оренбурга "манны".

Едят они картошку и, где есть, хлеб.

— Как-нибудь провертимся до кормовых, — говорят.

"Вертелись" не все. Другим не на что было "вертеться"...

Тут уже в ходу "души". Продано пока шесть (душа — 15 десятин). Земля пошла по 21 рублю за десятину.

— Нынешний год продают не более прошлогоднего, — безапелляционно заявляют оренбургские "руководители" жизни.

Но они, по близорукости, смотрят только в книги нотариусов. Нужно бы поехать по деревням и расспросить. Им бы рассказали, что сделки совершаются наспех, "поскорее, чтобы не умереть с голоду и не заболеть". До нотариуса ли тут? Простой распиской закрепляют куплю-продажу. Покупают даже неукрепленные "души". "После, мол, укрепим". За земским начальником в этом случай дело не станет. Это не "кормовые" выдавать.

— В Софьевке 30 душ проданы, — говорили мне колычевцы.

— По какой цене?

— 210—240 рублей.

Это ли не беспомощность? Весной стояли тут такие цены: 600—700 рублей за душу.

В Колычеве два горя. Одно — кормовых все нет. Другое — земский начальник, проверяя списки на весеннее обсеменение, изволил обрадовать:

— Семян дадут немного: кому на полдесятины, кому на десятину, не более.

— А остальные десять десятин чем мы засеем?

Теперь в Колычеве ищут, кому бы сдать земли в аренду. Но охотников нет.

В Тачках я узнал такую новость: земский только что прислал из Оренбурга телеграмму:

"Выхлопотал ссуду".

Мужики "хвалили" земского: "Ну и молодец!" Они не знали, что ссуду "выхлопотал" совет министров.

В этом селе и кругом его сильная нужда. Мешают картошку с мукой и пекут из смеси хлеб.

В селе Тачках земский врач господин Сегеревич говорил, что в башкирской деревне Ибряеве едят хлеб из лебеды.

— Частной помощи никакой?

— Совершенно. Нельзя высунуть носа...

Священник отец Кедров прислал этому врачу 400 рублей и обещал присылать регулярно. Просил организовать столовые.

— Опасаюсь, — говорит врач.

— Но вы же местный человек?

— Все равно.

Нельзя забывать, что он — правительственный чиновник. А это обязывает... Он ждет, не откроется ли в Оренбурге какого-нибудь законного "обхода" нелепого запрещения. А пока деньги лежат без употребления, хотя кругом стоить стон...

Недалеко лежит село Мокренькое. Там батюшка с матушкой плакались мне:

Без частной помощи мужики не проживут. Кормовых мало. Хоть бы по фунту черного хлеба раздавать ребятам...

Разговорились с одним крестьянином.

— Кормовые — одно название! — говорил он. —Высчитай, сколько получим! Нужно привезти из Оренбурга, — отдай за дорогу. Клади за помол фунт, на мельницу свезти — фунт, — своих лошадей у бедноты нет. Дальше россыпь — 2 фунта, отрубей — 7. И получим мы не пуд, а 28—30 фунтов. Но, главное, — когда получим? Я уже три дня одной картошкой питаюсь...

В селе Молочае у мужиков другая печаль.

— В волости говорили, что из ссуды у нас вычтут долг общественному магазину. Брали в сентябре.

Эту "новость" подтвердили мне и в селе Соплевке.

— У меня, к примеру, 11 человек семьи, — говорил большой рыжебородый мужик. — Скотины нет никакой. Корки сейчас в доме не найдешь. Я получаю 10 пудов ссуды. Если 7 у меня вычтут, останется три. Как же я прокормлю семью? Смеются, что ль?

В селе Соплевке попал на сход. Беднота просила у "мира" разделить между нею оставшиеся в общественном магазине 42 пуда.

— Фунта, православные, нет в доме, — с отчаянием говорил один старик, — а семья, сами знаете, 11 душ. Сегодня, Христос свидетель, не ел...

Мир согласился разделить.

— Но, ведь, нужно согласие земского начальника? — говорю. — Пройдет несколько дней...

— Что же делать, как-нибудь поголодаем...

— Кормовые...

— Да, жди их, — раздраженно перебивают. —До них с голода подохнешь...

— А мне вот и кормовых нет, — выступил крестьянин Крупнов.

— Значить, богатый?

— Ни хлеба у меня нет, ни скота. А в списке поставлено: "имеет 50 пудов ржи".

— Ошибка, — заговорили мужики.

Конечно, ошибка, но когда ее исправят, пройдет 2-3 недели. В теперешнее страшное время ошибка может стоить человеческой жизни или здоровья...

— А нам как быть? — говорит один крестьянин. — У меня с бедными разница в одной овце. Овцой больше. Им работа и кормовые, а мне нет ничего. Все