Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов

Здешняя администрация очень довольна собой:

— Мы вовремя поспели с помощью.

Почти везде были общественные работы. Неработоспособным выдавали "фунтовые" (1 фунт хлеба в день).

Это, может быть, предупредило голодную смерть и эпидемии. Здесь нет той страшной картины, которую я видел в Уфимской губернии.

Но нужда и тут так велика, что ни общественными работами в их непривлекательном виде, ни "фунтовыми" ее не исчерпываешь...

Разорения не предупредили и в Оренбургской губернии.

Прежде всего, пришли с помощью далеко не вовремя.

Голод начался с июля-августа. В сентябре исполняющий обязанности губернатора Сумароков пренаивно отрицал голод и палец о палец не ударил, чтобы организовать какую-нибудь помощь. Надо было приехать из Петербурга чиновнику министерства, чтобы убедить его превосходительство, что во вверенной ему губернии дела обстоять очень скверно...

Затем прибыл вновь назначенный губернатор Сухомлинов и, как Колумб, "открыл" голод. Только в конце октября, а во многих местах уже в ноябре, были организованы общественные работы.

С ними безусловно опоздали.

— Покопали мы недельки две и кончили — холода наступили, — слышал я нередко, проезжая по уезду.

В продолжении августа, сентября, а во многих местах и в октябре крестьяне, не видя никакой помощи, распродавали скотину. Она дошла до цены шкуры. Кормов не было, и лошади бродили тенями. Даже башкиры их не всегда покупали на мясо.

Общественные работы были организованы, конечно, в "русском стиле". .

В Шарлыке, в чайной, ко мне пристали земский ямщик. Рассказывал о каком-то "Личарде Иваныче".

— Личарда Иваныч восемь рублей мне не заплатил. Я докладаю, а он грозит: в чижовку хочешь? Так и уехал... Ну, химик!..

— Да кто же такой Личарда Иваныч?

— Известно кто, — техник, трудовую помощь давал...

Оби этом "химике" передают:

— "Фокину лощину" в степи завалил. Хлеб мы там сеяли, а он приказал: "Заваливай!" И завалили.

— Была у нас ряда: четыре с половиной рубля за куб. При расплате Личарда Иваныч объявляет: "Четыре!" — "Четыре с половиной" кричат мужики. "По четыре рассчитываю". — "Не берем". Галдеж. Шум. Старики кричать уряднику: "Протокол составь за мошенство". А техник грозит земским. Кончилось тем, что отдал четыре с половиной, но сказал: "Припомню я вам этот полтинник, когда весной приду!"

— А в Крюкове так и вычли рубль с куба...

Много земли испортили работами. На лугах, где прежде росла трава, землю брали и теперь там трясина. На пашне камень добывали. Разрыли пашню.

В селе Колычеве техник решил завалить место, где сходились два оврага. Мужики было запротестовали.

— Не дадим. Чего зря портить? Много другой работы найдется...

— Тогда я из других сел мужиков пригоню, — погрозил техник.

Смирились колычевцы. Начали портить свою землю...

В некоторых местах работы были целесообразны, полезны. В других они породили одни "анекдоты".

— Один ямки копал, другой зарывал, — характеризовал башкирин трудовую помощь. — А кто мала-мала подарки давал, то и работать не надо: приходи и получай деньги.

В Уфимском уезде мужики навоз возили на свои поля. За это получали плату.

По крайней мере, откровенно...

В Оренбургском все производилось "по плану".

В селе Шарлык сыпали мерзлую глину на дорогу.

Это называлось: "делать насыпь". Весной всю эту работу, конечно, унесет вода.

Я спрашивал:

— Где же насыпь?

— Да вот она, — указывали. — Вы идете по ней.

Обычное кочковатое место в уровень со всей улицей... Чудеса в решете!

О работе в селе Покровке говорят:

— Прежде тут еще было можно ездить, теперь нельзя...

Наработали!

Полезные и неотложные работы есть в каждом селе. Но работали в большинстве то, что не нужно или менее нужно.

В селе Тачках говорили мне:

— Помираем без воды.

На первой очереди стояли родники, плотина, мосты. Вместо этого там скалывали горы.

— Измаялись мы на работах, — говорили везде. — Сколько колес и телег поломали. Одежонку порвали. То грязь, то мороз. Лошадь тощая, кормов нет, — воза вывезти не может. Бьешься, бьешься... Случалось, издыхали кони... Камень сидит глубоко, три сажня земли до него. Изволь покопать! Прямо каторга...

— Истязание народа...

В селе Шарлыках пускались уже на хитрость. Делали дыры в телегах. Теряли землю по дороге. Так и лошади было легче, и работа шла "спорее".

В конце сентября от работ стали кое-где отказываться. В селе Тачках составили приговор об отказе. Дело в том, что уменьшили у них число работающих. Работали через день. Стало просто невыгодно.

— Лошадь только мучаешь... Три рубля в неделю заработаешь, а кормов надо на трешницу.

Работающую лошадь нельзя ведь кормить соломой.

В селе Молочае десятник под конец назначил:

— Завтра только 15 лошадных рабочих. Больше нет работ.

Уполномоченные от общества отобрали 15 человек, но не из самых бедных. Село поднялось на дыбы:

— Все или никто! А будете работать, — головы посшибаем.

Прекратили работы.

Уполномоченные — язва общественных работ.

Аксиома:

— Если мужик выдвинется над толпой, он неизменно становится эксплуататором.

Уполномоченные выбираются из бедных. Но, будучи выбраны, "ведут компанию" с десятниками и вообще с "начальством", так как сами уже в своем роде "начальство". И как "начальство", считают нужным обирать мужиков:

— Они привозят нам деньги от старшины. За это берут с нас полкопейки с рубля, — жаловались в селе Камардиновке. — Законов таких нет, чтобы брать у нищего суму... Пусть расходы в табель вписывают.

Егор Медведев прямо говорил:

— Семь кубов у меня украли. Не заплатили за них. Я поднял булгу. Ну, обещали внести в следующую табель. А у других, которые посмирнее, так и пропали кубы. Уполномоченные себе вписали...

Заработок очень умеренный. Поденно 50 копеек. Я опрашиваю, сколько мужики заработали за все время. Отвечали:

— 7, 10, 15, 25 рублей...

Только-только, чтобы не умереть с голоду.

— Жили впроголодь.

Деньги за работы платили нерегулярно и неаккуратно.

— Две недели работали, — говорили мне в Шарлыке, — а три ждали расчета.

В Добринской волости долго не расплачивались. Я был там, когда общественные работы уже прекратились, а расплаты все не было.

— Три недели не выдают денег, — жаловались мне в деревне Камардиновке.

— Я за это время корову продал. Если еще неделю, последнюю лошадь отведу на базарь...

— Народ говорит, что совсем не заплатят...

Как водится, больше работали лошадные. А беднота нередко только ходила мимо работ...

С "фунтовыми" тоже выходило не везде ладно. Нуждающихся в них, положим, 200, а выдавали только 50.