Коронация всея Руси. Разговор, склоняющий к благоразумию - Евгений Александрович Ямбург

пачек с тетрадями было много, поэтому ежедневная проверка, по сути дела, превращалась в еженощную. Именно тогда мама привлекла меня, подростка, к проверке тетрадей ее учеников. В результате оказалось, что это эффективный способ повышения грамотности собственного ребенка, на которого, как водится у добросовестных учителей, занятых обучением и воспитанием чужих детей, времени обычно не хватает.

Но на выбор профессии повлияли не только семейные традиции.

Новый словесник пришел к нам в седьмом классе. Выглядел он, прямо скажем, неказисто: мешковатый пиджак, очки с диоптрическими линзами, сильно прихрамывал (левая нога в ортопедическом ботинке). Вдобавок – звали его Адольф Александрович Тиханов. Как догадываетесь, не самое популярное имя в стране, недавно пережившей войну с фашистской Германией.

Но он умел удивлять. «Откройте тетради. Тема сочинения: „Что я подумал, когда вошел в класс“. Время на работу – десять минут». Мы переглянулись с соседом по парте. Оказывается, мы еще и думаем, непрерывно, а не только в ходе выполнения заданий по предметам. На следующий день темой сочинения-миниатюры стала «Моя правая рука». Мы с приятелем, недоуменно разглядывая кисти рук, стали описывать кожный покров, ногти и другие натуралистические подробности. Собрав листочки с сочинениями, он прочитал стихотворение в прозе Назыма Хикмета:

«Когда мне больно, моя правая рука ложится на сердце, когда стыдно, она закрывает лицо». Тем самым учитель словесности, использовав всего лишь один педагогический прием, окунул нас в волшебный мир языка, где, наряду со скучными орфографическими и синтаксическими правилами, существует метафорика, позволяющая увидеть глубинную суть явлений и насладиться красотой мира.

Спустя десятилетия, став педагогом, я понимаю, как ценно то, что он всегда разъяснял цель и смысл любых заданий. Казалось бы, написание изложений – рутинная работа, которую выполняют ученики в ходе подготовки к экзаменам. Но однажды Адольф Александрович поведал нам о том, как постепенно самоучкой вырабатывал свой изумительный писательский стиль К. Паустовский. Он выбирал кусок из произведения Бальзака, Тургенева, Толстого, а затем воспроизводил его по памяти на бумаге. После чего сравнивал оба текста: классический и свой, задумываясь над тем, почему классики использовали именно эти слова, эпитеты и метафоры. Как знать, может быть, мои дальнейшие литературные опыты: статьи и большие книги – выросли из брошенного тогда учителем семени.

Нашему удивлению не было предела, когда однажды больше часа напролет учитель читал наизусть поэму Э. Багрицкого «Дума про Опанаса». Неужели такой огромный текст можно держать в памяти? И началось соревнование на спор. Мой сосед по парте выучил «Евгения Онегина», а я, проиграв ему по объему усвоенного поэтического текста, – «Демона».

И уже совсем добило наше подростковое сознание известие о том, что наш любимый педагог в возрасте тридцати с лишним лет поступил на заочное математическое отделение университета. Помню, мы не постеснялись пристать к нему с вопросами: «Зачем это вам? У вас же уже есть специальность и профессия, в которой вы успешны». «Понимаете, существует волшебный мир математики, особенно высшей. Но до сих пор этот мир был для меня закрыт. Мне стало обидно, и я решил в него проникнуть», – было нам ответом.

Вход в педагогическую профессию не бывает усыпан розами. На первом году работы я сотворил явную педагогическую глупость. В десятом классе, когда у доски «зависла» затруднившаяся с ответом ученица, я иронично заметил: «Садитесь, вероятно, история – не ваша стихия». Она в слезы. Позже выяснилось, что в этом же классе сидел юноша, в которого она была влюблена. Я не оскорбил ее напрямую, но унизил ее в глазах любимого человека.

На перемене в учительской поделился этой историей с Натальей Васильевной Туговой, попросив совета, как выйти из создавшейся педагогической ситуации. Наталья Васильевна была, что называется, педагогом от Бога. В нашей школе она оказалась после идеологического разгрома легендарной второй московской математической школы, где до того преподавала.

В ответ на мою историю она поведала мне похожую свою. Но, совершив педагогическую и человеческую бестактность, она немедленно попросила прощения у ребенка. А на следующий день получила записку следующего содержания:

«Восхищен Вами. Впервые встречаю педагога, способного извиниться перед учеником». И подпись: Корней Иванович Чуковский. Обиженная учителем девочка оказалась его внучкой.

Позже судьба подарила мне счастье участия в последней прижизненной авторской телевизионной передаче «Чай Клуб», которую вел З. Е. Гердт. Никогда не забуду его слова: «Евгений, вы не представляете, какое это счастье – просить прощения!» Жить замечательному актеру и человеку оставалось две недели. И он для меня остался Учителем на всю оставшуюся жизнь.

А еще бок о бок со мной работал молчаливый и даже сумрачный учитель географии. Его педагогический стиль был для меня загадочным. И вот почему. Никаких блистательных внеклассных мероприятий он не проводил, с докладами на методических объединениях классных руководителей не выступал. Но к нему в класс неизменно «сливали» самых трудных неуправляемых подростков, которые через некоторое время становились шелковыми.

Я попросил его поделиться секретами педагогического мастерства. Вот что он рассказал: «А никаких секретов нет. Все эти подростки – безотцовщина. В воскресенье я приглашаю такого пацана в кино. Перед началом сеанса покупаю в буфете себе бутылку пива, а ему лимонад и большой бутерброд, который делю пополам. Мы молча едим и пьем. А после просмотра фильма я обнимаю его за плечи. По дороге домой мы обсуждаем картину. Вот и вся педагогика». Задним умом я сейчас понимаю – какая великая педагогика содержится в символическом жесте преломления хлеба пополам. Казалось бы, проще и удобнее купить два бутерброда.

И еще с грустью думаю, что сегодня такая педагогика стала невозможна. Нынче такого педагога немедленно обвинили бы в антипедагогическом поведении. Что за безобразие – пить пиво на глазах ученика! А чтобы зрелый мужчина обнял подростка за плечи… При наличии «бдительных» граждан и видеокамер можно немедленно схлопотать срок, сами знаете за что…

А скажите на милость, как этот педагогический «тихушник» составит подробный отчет об эффективности своих воспитательных воздействий?! Пожалуй, ему придется документально зафиксировать – сколько минут он держал руку на плечах подростка.

Однако не стоит думать, что гипертрофия формальных показателей захлестнула только отечественное образование.

Здесь на память приходит другая поэтическая строфа: «Распространенье наше по планете особенно понятно вдалеке. В общественном парижском туалете есть надписи на русском языке» (В. Высоцкий). Влияние российского бюрократического подхода неоспоримо. Но на этот раз речь пойдет не о Франции, а об Америке.

Работая в условиях пандемии с детьми в режиме онлайн, педагоги во всех странах, в том числе в России и Америке, что называется, не щадили живота своего. Надо было в сжатые сроки ночами готовить необходимый контент, чтобы