Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв

не будет дышаться так отчаянно и свободно — сюда приедут чиновники-слонопотамы, серые прокуроры, судьи в мантиях, полицейские в формах и наведут свои порядки.

Но это будет после нашей Победы.

* * *

А в другой раз, когда мы ехали по делам на другом, легковом автомобиле, ещё один фазан, перебегая дорогу, попал нам под колёса и помял бампер.

Останавливаться, как и в первый раз, мы не стали.

Горка

Наши деды, которые добились тогда Великой Победы, классно выглядели.

У наших дедов были начищенные пуговицы, широкие погоны и широкие галифе. У меня есть фотка моего деда — китель, чуб, имперские погоны. Прошу любить и жаловать — майор НКВД. Дошёл до Риги, был ранен.

К сожалению, после войны галифе и широкие погоны в армии отменили. А зря. Вместе с этими погонами и свободными галифе стал уходить из СССР дух Империи. Погоны стали уже, у военных появились тесные приталенные пиджаки с галстучками и брючки со стрелочками — тьфу! Это форма времён застоя, после которого советская Империя и рухнула.

Но всё возвращается на круги своя. Галифе сейчас не шьют, но на Донбассе, когда в 2014 году здесь началась война, нашли им замену. Не сговариваясь, ополченцы стали покупать костюм «горка». Штаны из него сделаны по принципу галифе — вверху широкие, свободные, а к низу сужаются. Всё в этих штанах хорошо: помимо ремня и прилагающих подтяжек застёгиваются они на две пуговицы, надёжно. В боковые карманы вход тесный — ничего не выпадет. Накладные же карманы спереди закрываются на пуговицу, а задние застёгиваются на молнию. Карманов много, кучу полезных вещей можно взять с собой на выезд.

В «горке» ты сразу преображаешься. Вот я — паршивый интеллигент, рефлексирующий и сколиозный — груз прочитанных книг, Чехов вместе с Достоевским давят на меня. Но как только надеваю военные штаны — чудо! Как в сказке — в чан с молоком окунулся и помолодел — сразу выгляжу бодро и мужественно.

Тут, вообще, надо сказать, что форма красит человека, а не человек форму. Вот в мирной жизни был мил человек фиг знает кем, хоть бомжом последним, хоть очкариком занюханным, или, прости Господи, блогером-фрилансером, но вот как оделся в милитари — боец-молодец!

Поэтому я не снимаю штаны-горку, даже когда возвращаюсь домой из военной командировки. Пусть все знают, какой я крутой. Пусть красивые девушки оборачиваются и смотрят мне вслед. И некрасивые пусть тоже обернутся и тоже пусть посмотрят.

Правда, подтяжки от горки я снял — и так горблюсь. На левой ноге завязочка оторвалась, но на правой я ленточку сохранил. И, обвязывая её вокруг голени, я крепко завязываю её на бантик. С одной ленточкой и с бантиком так даже интересней выгляжу. Загадочней.

Ведь и Дон Кихот на ленточках завязывал свой шлем — тазик для брадобрея. Чем я хуже Дон Кихота?

Он, правда, был рыцарь печального образа, я же — самого весёлого. Находясь в опасных для жизни военных условиях, я улыбаюсь. Не потому что смешно, а потому что страшно. «Если смерть улыбается тебе в лицо, улыбнись ей в ответ» — так Марк Аврелий, император-философ из фильма «Гладиатор», наказывал. Правда, стоическую улыбку я ещё не выработал, пока моя улыбка искрит лёгким безумием.

Однажды я зайду в горке, со своей безумной улыбкой на лице к директору какого-нибудь банка. Арестую его, экспроприирую его имущество и отожму у него автомобиль. Это в Москве будет, уже после Победы. После уже нашей Великой Победы.

Всё, баста, скажу, никаких больше буржуев, кончилось ваше время. Империя наступила.

Империя

— Такой хороший город… Зачем отдали… — сокрушался писатель Герман Садулаев, когда мы сидели с ним и обсуждали сдачу Херсона. Хотя Садулаев по национальности был чеченцем, а по политическим убеждениям коммунистом, внутри он всегда оставался русским империалистом. Сверху красный, а внутри белый, как редька — так бы сравнил Садулаева сменовеховец Устрялов, если б не был репрессирован Сталиным в 30-х и каким-то чудом дожил до наших дней. Но грузину Сталину удалось по его заветам возродить Российскую империю, пусть и в виде СССР.

И вот мы, дети этой Советской империи, представители неудачливого поколения, при котором она рухнула, сидели за одним столом в пустом питерском баре.

Нас было четверо. Модный фотограф Провоторов, русский писатель Айрапетян, Садулаев и я. Время было позднее, за разговорами перевалило за полночь, мы цвели сложно и каждый по-своему, но все не уставали жаждать возрождения былой славы России. Первой жертвой этой славы должна была пасть Украина. Но несмотря на все наши разговоры, грёзы, стратегии и желания, Украина всё никак не падала. Больше того, недавно пришлось зачем-то оставить Херсон.

Как журналист, я был в Херсоне в последний день перед тем, как туда зашли ВСУ. Садулаев был вместе с русскими войсками до меня. Провоторов и Айрапетян не были, но были бы не прочь там побывать.

— …а я слышал, как один чеченец приехал туда и комбайн с полей отжал. Он даже не военный, просто приехал за комбайном. Тут же в Крыму и продал, — не без доли восторга рассказывал нам Герман историю одной частной контрибуции.

«Ну, а что тут поделаешь? — подумал я, — это перегибы империализма. Но в целом, Империя — хорошая идея».

Её и живём.

А hard day’s night ин Мелитополь

Мелитополь. Кафе. Вечер ещё одного насыщенно прожитого дня. Стены кафе, где мы сидим, обиты зелёным бархатом. Кабинки с диванами и столами освещены настенными светильниками и отделены друг от друга решётчатыми перегородками так, что можно наблюдать соседей, но при этом им не мешать, не привлекая к себе внимание.

Романтический полумрак, который создаёт здесь тусклое освещение, кажется здесь романтическим вдвойне, так как время уже позднее, времена сложные, да и посетители кафе непростые и разнообразные.

В большинстве своём это военные. Сборная солянка, сборная страны-империи, пришедшей в этот