О мясе, кулинарии и убийстве животных - Уайатт Уильямс

«Но так и есть, – сказала актриса. – Ты животное».

«Может быть, и так, но все же я человек, не так ли? Разве это не дает мне право съесть двухкилограммовую курицу, если я захочу?»

«Значит, ты не думаешь, что ты животное. Ты думаешь, что ты человек, потому что ты посолил и поперчил курицу перед тем, как съесть ее?»

Я сделал паузу. Выпил вина. Я никогда не знал, что делает из меня человека, я просто знал, что я человек. «Ладно, ладно, так что же ты хочешь сказать? – спросил я. – Ты просто животное?! Ты отказываешься от права на звание человека?»

«Ты слишком много выпил, так что давай закончим этот разговор», – сказала моя девушка. Она была права. Она пыталась отмахнуться от этой темы рукой, но ничего не вышло.

«Нет, я человек, но я и животное», – ответила актриса.

«Ах так? А что тогда в первую очередь?» – спросил я.

«Я не знаю. Я не знаю, кто ты на самом деле», – сказала она.

Это был не вопрос.

* * *

На следующее утро после того ужина я вышел из метро на станции Американского музея естественной истории, чтобы посмотреть на всех этих красивых мертвых зверей. Стадо североамериканских оленей паслось на поле из искусственного газона. Бурые медведи пялились на пластиковых лососей, до которых они лишь немного не могли достать. Группа бобров расчищала полянку от искусственных тополей. Торопливая лапа енота была опущена в пластиковый пруд. Мохнатые овцебыки отдыхали на холме, заваленном сделанным из бетона снегом. Койот молчаливо выл в нарисованную акрилом долину. Я бродил по залам медленно, восхищаясь образами природы, когда мне пришло в голову спросить у кого-то из надзирателей, есть ли в музее экспонаты животных с ферм. Коровы, курицы, такого рода животные.

Приятный мужчина пенсионного возраста улыбнулся и, немного подумав, ответил: «Мы стремимся концентрироваться на животных из естественного мира». Он взглянул наверх, как будто бы выискивая ответ на потолке. Через несколько секунд он неторопливо начертил карту музея, обведя в кружок зал окружающей среды штата Нью-Йорк. «Возможно, здесь, – сказал он, – вы найдете то, что вы ищете».

По залу североамериканских млекопитающих шла экскурсионная группа. Несколько десятков человек с интересом слушали о невероятных трудностях и затратах, необходимых для создания этих произведений искусства. «Это настоящие места. Эти сцены произошли в жизни, – объясняла гид. – Их писали на пленэре. Кто-нибудь знает, что это значит? Верно. Снаружи. На месте. Маслом. Эти картины такие же великие, как и те, что висят в музеях. А это всего лишь фон». Я проскользнул через толпу в зале биоразнообразия и заметил, что людей в зале североамериканских лесов было меньше. Я повернул за угол и увидел знак, сообщивший мне, что я добрался до зала окружающей среды штата Нью-Йорк. Комната была пустой.

Почти во всех залах музея выставленные экспонаты были реальных размеров. Им придавали драматичные позы дикого мира и освещали вечно заходящим солнцем. В зале окружающей среды штата Нью-Йорк животные были крошечными. Коровы, на которых я пришел посмотреть, были малюсенькими восковыми фигурками, шесть-семь сантиметров в длину. Рядом с ними крохотные фигурки людей в комбинезонах с крохотными плугами в руках. Снизу от этого зверинца в миниатюре рассказывается старая как мир история.

«В этом первозданном лесу разнообразные формы жизни достигли определенного баланса друг с другом и с окружающей средой», – было написано на первой табличке. Над ней стоит маленький представитель коренных народов с палкой в руке.

На следующей табличке рассказывается об изменениях, о прибытии людей и животных из других мест. «Баланс, которого достигла природа, был уничтожен пришельцами, вырубкой лесов и расчисткой земли для зернового сельского хозяйства и животноводства». Над табличкой два пилигрима и два пятнистых быка, запряженных в ярмо.

«На протяжении тысячелетий спокойного роста лесá медленно наращивали плодородный слой гумуса, который покрыл и хорошую, и плохую почву. Благодаря этому слою первые фермеры выращивали хорошие урожаи даже на менее плодородных землях и в неудачных местах. Они расширяли свои поля во всех направлениях, насколько это было возможно, а лес уменьшился до небольших отделенных друг от друга островков, не засаженных семенами фермеров».

Но это не может продолжаться долго. Плохая земля вскоре приносит маленький урожай. «Фермы на крутых холмах начали терять свой верхний слой почвы, потому что его вымывали дожди». Семьям приходилось покидать привычные места обитания в поисках более плодородной земли. «Появились машины для посева и пропалывания, позволявшие одному человеку следить за куда большей площадью земли. Металл заменил дерево». В конце концов животных тоже заменили машины.

На последней табличке было написано: «Современные фермеры возделывают только ту землю, которая приносит урожай». Место коренного жителя над табличкой занял фермер на зеленом тракторе модели John Deere Modell B. Вместо палки в руке перед ним были разложены острые миниатюрные инструменты пугающей формы.

Я узнал эту историю, хотя и не сразу. Я бродил по холодным темным залам, медленно вспоминая этот мрачный рассказ. Я был один. Все толпы людей куда-то пропали. Я знал, что эта история – это зерно, породившее большинство историй о фермах, которые я когда-либо слышал. Сельское хозяйство завело нас не туда, оно увело нас в другую сторону от прекрасного мира, где никто не делал никому зла. Наши фермы – это проблемы без решения. История с музейных табличек казалась старой и знакомой. Только пройдя через большую галерею музея и дойдя до зала происхождения человека, я вспомнил ее. Да, конечно, я уже читал эту историю. Она есть в Библии, в первой части, в книге Бытия.

Историю скопировали настолько прямо, что было бы преувеличением сказать, что это метафора или аллюзия. «Первозданный лес» – это Сад Эдема. В саду есть животное, змей, а в нашей истории это быки, коровы и курицы. Во всем виноваты животные с фермы, они тянут плуги не в ту сторону, это они привели нас ко злу. Они дали нам знание земли и отделили нас от нее. Теперь фермы нужны для прибыли, это плата за наш грех. Конечно, решил я, вот почему коров сделали такими маленькими. Соборы возвышают святых, но не змея. Животные с фермы, как следует из объяснения музея, ниже нашего воображения.

В конце концов я добрался до зала жизни океана. Это просторная комната, освещенная яркими лампами, занимающая два этажа, так что потолок здесь почти двенадцать метров. Тут всегда много посетителей, рассматривающих самое потрясающее млекопитающее музея. В этой комнате под самым потолком висит огромный голубой кит, длиной в тридцать метров, весом в десять