Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв

А поздней весной на Донбассе земля зеленеет и распускаются красные, красные маки.

Маки

В июне весь Донбасс зацветает маковыми полями. Яркий, чудный, чудесный феномен этих мест. Маки для донбасских степей — это как северное сияние для Крайнего Севера. Для меня, в прошлом жителя Приполярья, а теперь — холодного и каменного Петербурга, удивительно наблюдать маковое цветение. Как-то в один из многих заездов я попал в самый его разгар.

Мотаюсь туда-сюда я часто — Россия — Донбасс — Россия и снова Донбасс — и кажется, что уже не дни, не месяцы-недели, даже не годы, а десятилетия прошли, настолько интенсивно течёт, бурлит и кипит жизнь в зоне СВО. Война началась неожиданно, и получилось очень по-русски — всё, всё пошло не по плану, разгорелись степи Украины пожаром, и войне конца-края не видно. Падают железные дожди, лижут небеса языки пламени, чёрными змеями жалят дымки на линии боевых столкновений. Вот и продолжаются командировки, мои путешествия туда и обратно. Донбасс — Большая Россия — Донбасс. И снова Россия. Большая Россия.

И снова Успенка, пограничный пункт — прошёл контроль, серьёзный пограничник посмотрел на тебя через стекло своей будки и вернул тебе паспорт. Теперь ты за лентой. И на той стороне встречает тебя наш водитель Раллист на чёрном дракаре, нашем боевом автомобиле. Ты с ним едешь в Донецк. Возвращаешься — наверное, уже так.

И тогда в начале лета цвели за окном маковые поля — пёстрый шарф, зелёный в красных крапинках, тянулся за окном до ряби в глазах. Какая красота! Не выдержал, попросил Раллиста остановиться на обочине. И мы с ним, как Страшила с Дровосеком, сошедшие с дороги из жёлтого кирпича, зашли в маковое поле за лесопосадкой.

Зашли, встали, как заколдованные, и восторженно смотрим. Маки, красные маки пылают от края до края, здесь и везде до горизонта. Зелёное море с лёгкими волнами холмов, вдоль и поперёк исполосовано алыми линиями, которые вблизи превращаются в красные разрывы лепестков.

Так и солдатские жизни распускаются красными цветками на донбасских полях сражений. В период макового цветения военные действия резко активизируются. К июню деревья и кусты обрастают зелёнкой, становится больше возможностей для манёвров с железом и плотью. Наступление, контрнаступление, танковая атака, мясной штурм. И красная, красная кровь брызжет на зелень. Капает на землю алая солдатская капель.

Вот такие они, поля войны, Поля Господни. Не перейти, не перебежать их, не дойти до края. Заходишь в них, и подкашивает тебя дурман войны. Забегает в поля солдат, потом сбавляет темп, идёт, потом уже бредёт, продираясь сквозь невидимые преграды, и падает, забывается смертным сном. И что ему в том сне приснится?

Маки — это символы сна и смерти — знаю я, начитанный гуманитарий. Это цветы Деметры, богини плодородия, матери-сырой земли. Её дочь Персефона каждый год совершает путешествие туда-обратно в страну мёртвых. И когда она возвращается к живым, то Деметра снимает свой зимний траур, радуется. И распускается зеленью природа, и цветут, цветут красные маки. И я радуюсь, когда возвращаюсь на Донбасс.

Я сравнил себя и Раллиста со Страшилой и Железной Дровосеком, и действительно, мы похожи на персонажей этой детской книжки. На мне широкополая тёмная военная панама, рубашка-хаки с обрубленными рукавами, а домашние чёрные штаны пузырятся в коленях — вшивый интеллигент, пугало огородное, Страшила — зачем приехал на войну, чудо в перьях?

Раллист — точно Железный Дровосек, тут сомнений нет. Он помешан на военной экипировке. И каких причиндалов у него нет! Наденет всё Раллист на себя, залепит плечи, бёдра защитой — и точно Железный Дровосек. Только вместо топора — автомат Калашникова, который мне, гуманитарию, уже трудно опознать из-за навороченного тюнинга.

Да, я определил себя Страшилой, но на самом деле Страшила — это Ростик, мой друг и напарник. Накануне моего приезда он прислал своё фото в маковых полях Запорожья. Он такой же полный, как мешок, набитый соломой, и у него светлые волосы. В Запорожье тоже цветут маки, и туда Ростика послали в командировку. Или… нет, я передумал. Ростик — это же Лев, точно! Был же ещё и Лев, большой, крупный и ласковый. Да, хорошо, пусть будет так. Я остаюсь Страшилой.

Ростик на фото закован в броню, такую же, как у меня — год назад, перед войной, мы заказали вместе два одинаковых комплекта бронежилетов. Только у меня размер поменьше в силу моей комплекции. Шлем, правда, новый — но и я точно такой же приобрёл, такие делают для журналистов под номерной заказ.

Вид на фото у Ростика задумчивый. Сорвал маковый цветок и чуть щурясь смотрит на него. А позади него маковое поле, море красных разрывов в зелени.

Позёр, какой же Ростик, всё-таки, позёр, подумал я. Он всегда был таким. Как только Ростик появлялся в объективе чужого фотоаппарата, выражение его лица становилось брутальным (насколько это возможно) и он занимал монументальную позу. Я давно уже это приметил.

— Сфотографируй меня, — попросил Ростик.

Он развернулся ко мне, и его круглое, бородатое лицо под армянской каской приняло сосредоточенный и серьёзный вид. Нас взяли в экипаж на выезд, и мы сидели на заднем сиденье автомобиля. За окном мелькали марсианские пейзажи Нагорного Карабаха. Это был октябрь 2020-го, шла война в Арцахе, и мы ехали из Степанакерта в гости к армянскому спецназу, засевшему где-то в горах Агдамского района. В тот день автомобиль, на котором мы ехали, проколол колесо, и мы встали на открытой местности, и над нами кружил азербайджанский беспилотник. «Ой, бля!» — произнёс Ростик, когда услышал еле слышное жужжание. Несмотря на то, что жужжание было слабым, это было жужжание смерти — в небе Нагорного Карабаха активно работали дроны-камикадзе.

— Не паниковать! — командовал Семён, старший нашей журналисткой группы. — Собрались, быстрее, быстрее!

Запаска всё никак не хотела ставиться на болты. Мы вынуждены были подкапываться подручными средствами в каменистой земле — домкрат не поднимал наш минивэн на каких-то несколько нужных сантиметров. Жужжание то усиливалось, то удалялось. Тогда беспилотники были в новинку, не то что сейчас, когда рои дронов кружат над линиями боевого соприкосновения. Мы впервые столкнулись с такой опасностью.

И избежали её. Нам удалось быстро