Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв

стали таять. В блиндаже капать стало, я свою раскладушку двигал по помещению, да тщетно. В итоге уснул мокрым и проснулся мокрым. И операторы проснулись в воде и холоде, в мокрых спальных мешках. Подскочили все и на выход, растираться начали, одежду снимать и искать, где костёр и алкоголь для обогрева. Позвали заведующего «ленинкой». Тот зашёл с нами в блиндаж, чтобы оценить размеры бедствия.

И тут, взглянув на стену, наш оператор застыл. А потом как заорёт: «А-а-а-а, ох, ёж твою мать!» Мы к нему, что случилось? А он в оцепенении пальцем на три портрета показывает. Мы посмотрели и глазам своим не поверили.

Вода сочилась и текла по стене, как раз в районе военно-патриотического алтаря. Шойгу уже влажный весь был, блестел от воды. А Герасимов и того хуже — весь смялся и скукожился, ему больше всех от наводнения досталось. Но вот Путин… Путин Владимир Владимирович… А-а-а-а…

Портрет Путина был абсолютно сухой! Небольшая струйка вода струилась с потолка прямо ему на голову, но достигнув обрамления, резко уходила к министру обороны, а потом на углу снова шла вниз. Внизу возвращалась, перпендикулярно заворачивала к подножию портрета, и на его середине уже текла к земле, как будто математически верно обрамляла непреодолимое для законов физики препятствие.

Сухой. Путин. Был. Абсолютно. Сухой.

Да… Поразились мы увиденному. Политрук тоже удивился такому явлению, да только не все возникшие заботы президентское чудо с него сняло. Ссокрушается он, Шойгу-то высохнет, а где я теперь в лесу портрет Герасимова возьму?

— Ну вы хоть видео записали? — Я требовал пруфов.

— Да в том-то и дело, что нет! Как-то это в голову никому из нас не пришло, что, вообще, удивительно. Может, из-за того, что так сильно на нас зрелище подействовало. А потом ещё батюшка приехал, ход на Иордань в лесу совершил, прорубь освятил, кадилом над ним помотал. И мы Крещение снимали, тут ещё впечатления наложились. Повылезали бойцы из своих нор, худые и чумазые солдатики, отложили свои автоматы, разделись, встали друг за други перед прорубью в земле, и пошёл процесс. Заходят поочерёдно в святую, холодную воду, крестят свои лысые головы. Как положено, три раза ныряют и выходят обновлённые. Да мы и сами, пользуясь случаем, в той «проруби» окунулись. А потом чудо с портретом забылось, и не до того уже было.

Вот такая история. Подтверждений, как понимаете, нет никаких, так что предлагаю поверить моим коллегам-пропагандистам на слово. Им можно, они мои друзья.

В Донецке шумно

Даже не знаю, с чего начать… Может, с этой расхожей в донецких пабликах и чатах фразы — «шумно в Донецке»? Шумно… Приехал я в Донецк, не как обычно, а ночью, потому что выезжал не из Москвы. А так из первопрестольной ты всегда выезжаешь днём, на следующий день рано утром ты уже в Ростове, оттуда на такси едешь до Успенки, и после перехода уже условной границы тебя подбирают свои и везут в Донецк — это уже протоптанный маршрут. И суток не прошло, как из центра Москвы попадаешь в центр совершено другого мира — ты снова в Донецке. Путешествуешь ты туда и обратно уже два года, два года «топаешь», как Элли с Тотошкой в необычной компании железных дровосеков, тряпичных чучел и львов по дороге из жёлтого кирпича.

А в этот раз я приехал ночью. Поднялся к себе на 11-й этаж, звякнул ключами, открыл дверь в съёмную квартиру, которая давно стала мне уже родным домом. Включил свет, разулся, прошёл в зал, снял с плеча на пол рюкзак, сел. Задумался и насторожится. Что-то показалась мне не так, как обычно, в окружающей обстановке. Что-то изменилось во внешнем мире. Я напрягся, как перед опасностью. Потом до меня дошло. Тишина! Тихо в Донецке ночью. Великан войны отошёл от города. Только изредка слышны запуски ракет, очень далёких ракет. И уже не в нашу сторону.

В принципе, когда заезжаешь за ленту и попадаешь в Донецк, ты всегда фиксируешь какие-то перемены в окружающих звуках. Звуковой фон города в разные периоды не оставался постоянным и менялся.

В конце февраля 2022-го я просыпался в Донецке от грохота войны, который смешивался с громыханием первых трамваев. Это наши лупили по Авдеевке. Через весь Донецк туда летело всё: ракеты, снаряды, бомбы, а в город возвращался шум разрывов. Будто огромный великан пришёл с самого утра с огромными железными чемоданами и а ну давай ими громыхать.

Я просыпался от грохота в моей первой квартире возле Дома Советов. И мне представлялось опасным жить возле такого крупного административного здания, оно вполне могло стать целью, и туда могло прилететь всё что угодно. Снимал я эту квартиру посуточно, не на постоянку, так как считал, что наша армия быстро продвинется от Донецка, займёт Краматорск и Славянск, выйдет к Днепру, войдёт в Харьков и мне всё равно придётся переезжать на новое место в погоне за победными репортажами. Но… Получилось, что получилось — в Донецке я живу уже больше двух лет. А Харьков, Славянск и Краматорск до сих пор ещё не освобождены.

Весной интенсивность наших обстрелов существенно спала, но симфония войны не прекращалась. Шёл непрерывный бой на подступах к Авдеевке, которую всё никак не получалось взять. В свою очередь Донецк стали тоже обстреливать. Прежде всего страдали прифронтовые районы, на них сыпался железный дождь. Но потом и в центр стали залетать снаряды, снаряды французские да англицкие — Украина получила первую западную «помощь». Тогда я впервые услышал, как свистит, летя по ниспадающей дуге, натовский боеприпас.

Расположение следующей квартиры, которую я взял уже в долгосрочную аренду, представлялось мне очень удачным. Она находилась в центре, но не рядом с административными зданиями, которые могли стать целью обстрела. Недостаток был только один — это высокий, одиннадцатый, этаж — в обстреливаемых городах безопасней жить на нижних этажах, но не на первых — осколки могут тебе брызнуть в окна, а, например, второй-третий этаж идеален — в случае чего, пусть и весь в пыли и крошке, ты, бешено сверкая белками глаз, можешь спустится вниз из разрушенного дома. Но у высокого этажа имелось и преимущество