Цель поэзии. Статьи, рецензии, заметки, выступления - Алексей Давидович Алёхин

русскую словесность как раз «с равнин близ североамериканского озера Мичиган», откуда «многое видится лучше») уверяет, что «стать частью общезападной дискуссии» должна научиться сама наша поэтическая речь, аж с XVIII века бесплодно добивающаяся «выравнивания… письма по общезападному стандарту» – но имеет-то в виду явно иное. Думаю, радеет он не о поэзии, а скорее о том положении вещей, что сложилось ныне, скажем, в Соединенных Штатах, где отдельные поэты, конечно, есть, но поэзия из органической части живой культуры давно уж превратилась в механическую составляющую университетской системы. На фоне такого упадка главной фигурой закономерно сделался филолог – «куратор» в широком смысле слова. Чего, очевидно, и нам желают. В принципе, надо сказать, схема давно знакомая и сильно отдающая совком: когда «элитой» становится не тот, кто делает, а тот, кто распределяет (в данном случае – «общественное» внимание).

Вообще-то, на это можно бы и наплевать. В конце концов, какое дело, что там сочиняют в «НЛО» или других местах, кто и как друг друга нахваливает. Той же Мнацакановой это вряд ли повредит: случай-то клинический. Но ведь есть и другие.

Помнится, лет шесть-семь назад я очень смеялся, прочитав отчет о вечере одного совсем молодого стихотворца, у которого к тому времени всего-то и было на счету пара-тройка заслуживающих внимания строчек: выступлению был предпослан «доклад» о его творчестве, а потом еще и «содоклад» (не то «контрдоклад»), где особенности, место и значение его творчества трактовались уже под иным углом зрения… Между прочим, автор этот не совсем бесталанен как стихотворец, а когда занимается чужим творчеством, то оказывается, что и неглуп, и наблюдателен, и усидчив. Но стихи его читать вне гарнира из комментариев – как опилки жевать. Да и откуда взяться другим, к чему искать и развиваться, если о тебе, что называется, с приготовительного класса доклады пишут?

Поэзия и без того достаточно жестокий род занятий. Она требует от решившего посвятить себя ей рискованного самопожертвования: целой жизни, причем безо всяких гарантий. Грех на том, кто соблазняет. Кто внедряет мысль, что стихи можно не написать, а построить – если следовать достаточно остроумной «концепции». И жаль соблазненных, целыми табунами переезжающих нынче с фестиваля на «конференцию» и обратно на фестиваль, бубнящих там и тут свои «тексты» и, кажется, всерьез верующих, что они – участники «поэтических практик» в «эпицентре поэтического бума».

Сдается мне, что организаторы всего этого действа куда трезвее участников. Во всяком случае, выражаются во вполне коммерческих терминах, толкуют о «капитале» (хотя и «символическом»), а деятельность «критики» полагают «сопоставимой с механизмом ставки в игре».

В заметке, напечатанной поближе к концу «поэтического» тома, куда, видно, предполагалось, уж никто не доберется, все сказано с предельной откровенностью.

Оказывается, авторы «постнеподцензурной литературы (то есть те, кого и безо всякой цензуры никто печатать не хочет. – А. А.) по сей день обделены вниманием литературной элиты». Не потому, конечно, что плохо пишут, а в связи «с провалом всех предпринятых попыток неподцензурной словесности внедриться в существующие институции, а также с неплодотворностью всех ее проектов обзавестись собственными институциональными плацдармами». Причина же неоправдавшихся «надежд на сотрудничество с толстыми журналами» носит вполне приземленный характер: «нынешняя литературная жизнь подчиняется жестокому закону, согласно которому эстетические реалии не совпадают с экономическими реалиями». Переведя на русский: просто денег не дают.

С последним нельзя не согласиться: на изящную словесность испокон века раскошеливаются туго. Только непонятно, почему «неподцензурники» оказались в худшем положении, чем остальные, и почему это помешало с ними сотрудничать толстым журналам?

Впрочем, сдается, не так уж все обстоит трагично, и наши кураторы нарочно сгущают краски. Вот ведь «НЛО» до чего толст – а сотрудничает! И финансовая поддержка Комитета по культуре города Москвы в рамках Третьего Международного фестиваля «Биеннале поэтов в Москве – 2003», о которой сказано на обложке «поэтического» тома, – чем не «экономическая реалия»? Да и сам этот фестиваль, на две трети, если не на три четверти, заполоненный «неподцензурниками», – чем не «институциональный плацдарм»?

Так что не надо паники.

Печаль в другом. В том, что вся эта бурная деятельность – с точки зрения поэзии – впустую. Это ведь иллюзия, что если плохие стихи хорошо объяснить, они сделаются хорошими. См. эпиграф.

«Арион», 2004, № 1

Поэт без читателя

Ты царь: живи один.

Пушкин

Стихов нынче не читают.

С этого неутешительного факта мне приходится начинать уже третьи заметки. И не последние, боюсь.

Сборнички выходят смешными тиражами, и те не раскупают. С грехом пополам расходятся «избранные» тех, кто еще на слуху (то есть обрел известность лет десять, если не сорок назад). Но по большей части, боюсь, судьба их та же – стоять на полке, только не магазинной, а домашней: берут, чтоб были. А главное, к текущей поэзии они отношения не имеют: ей свойственно являться в новых книгах. Лучшая, на мой взгляд, из таких книг за последние лет десять – «Фифиа» Олега Чухонцева – вышла в 2003-м тиражом 500 экземпляров. И до сих пор не распродана.

Можно сетовать на суетность, легкомыслие и душевную лень разбежавшихся поклонников, но кто сказал, что они должны нас читать? Вот, девять десятых сограждан наших никогда не были на балете (а из тех, кто побывал, три четверти ничего в нем не нашли) – и что? Что-то я не встречал в печати панических всхлипов по этому поводу. Правда, балетных театров – единицы, и они по большей части заполнены. А стихотворцев, выпускающих свою продукцию книгами, как подсчитал старательный Сергей Чупринин, не то четырнадцать, не то пятнадцать тысяч. Проблема, однако, в том, что настоящих поэтов не больше, чем балетных театров. Но и у них «партеры» пустуют.

Вообще-то, удивляться, что у стихов мало читателей, довольно глупо. Стихотворение это не картина, которую можно, купив, повесить на стенку и любоваться мимоходом – или показывать гостям, пришедшим в дом. И не два часа балета, которые, в крайнем случае, можно пересидеть в золоченом бархатном кресле, поглядывая на красивые плечи соседки через ряд или на знакомую по телевизору физиономию олигарха в ложе, да еще и в буфете выпить коньяка или шампанского. Короче, никакого общественного престижа в наше время чтение стихов не обещает, а напротив – требует, как и во все времена, серьезного душевного усилия.

Да и в другие времена их никогда особенно не читали. Поэзия вообще – для немногих. Востребованность ее, сравнительно с другими приманками цивилизации, совсем невелика. И так от веку, недаром Колизей вмещал 55 000 зрителей, а домашний «поэтический театр» Мецената, где оглашали свои творения Гораций с Вергилием, – всего